Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

«Шейх был красен, сконфужен и, видимо, желал одного — скорейшего окончания церемонии, — писал Чиркин. — Но не таков был Николай Помпеевич, чтобы скоро выпустить его из своих рук, да ещё после столь сложной подготовки и путешествия». Он «закатил» длиннющую речь, в которой оттенялась и значимость награды, и лояльность награждённого к высокому русскому покровителю, и высказывались рекомендации следовать «этой мудрой политике» и впредь — единственному гаранту благоденствия управляемой им провинции. Шейх уже изнемог и истекал потом, когда дошла очередь до ответного «спича», губернатор лаконично поблагодарил за награду, воздал хвалу России и обещал быть «паинькой» и в будущем. Церемония закончилась малосъедобным обедом, после чего шейх отправился в свою резиденцию.

Николай Помпеевич остался вполне довольным поездкой и возобновил свои попытки «культивировать» окружающих. В этот раз он выбрал в качестве объекта бельгийца Ваффлара, начальника таможен Персидского залива. Скоро Ваффлар полностью подпал под влияние Пассека и усердно выполнял его указания о том, как с помощью таможенных пошлин следовало сдерживать влияние англичан в этом районе. Но дело кончилось смещением конфидента Пассека и назначением на его место проанглийского чиновника. Юг Персии считался английской вотчиной, и ничего с этим нельзя было поделать — тем более что некоторое время спустя (1907) Россия и Англия официально договорились о разграничении в Персии своих сфер влияния.

Скоро Пассек «выдохся», он суетился и ворчал, но его уже тянуло в новые, более интересные и культурные места, где он мог бы найти применение своим наклонностям. Стало также ясно, что необходимость в русском генконсульстве в этом районе была сильно преувеличена.

После шестидневного путешествия через Атлантический океан П. С. Боткин прибыл в Америку и, уставший, добрался, наконец, до Вашингтона. Проснулся он утром в незнакомой комнате и незнакомой постели. С трудом вспомнил, что находится в Соединённых Штатах Америки и что приютил его у себя в доме и обласкал милейший Кирилл (Карл) Васильевич Струве (1835–1907), русский посланник в Японии и США (1882–1892), вдовец и умнейшая голова. Супруга посла Мария Николаевна, урождённая Анненкова, умерла в 1890 году, оставив на Кирриша Васильевича четырёх дочерей, воспитывавшихся в Петербурге.

Разбудили Боткина звуки музыки, раздававшиеся из зала по соседству. Кто-то вполне профессионально играл на пианино. Вошёл негр-камердинер и принёс чай. На вопрос Боткина, кто играет, слуга ответил:

— Мистер Андреефф [86] Из деликатности П. С. Боткин изменил фамилию героя этого эпизода. .

Приведя себя в порядок, Боткин пошёл представиться сотрудникам миссии и первым делом познакомился с музыкантом Андреевым. Это был неказистый человек лет сорока с невзрачной же внешностью, мешковатый, с круглой плешивой головой и длинными, как у морского котика, усами. Ничто в его внешнем виде не гармонировало, а наоборот, всё находилось в контрастном противоречии. Особенно аляповато выглядели, конечно, усы. Но как он играл! Никто бы ни за что не подумал, что такая серенькая личность могла извлекать из инструмента такие чарущие звуки. «Мистер» Андреев воистину был талантливым музыкантом-исполнителем.

Выяснилось также, что Андреев вовсе не был дипломатом. Несколько месяцев тому назад он, бухгалтер и сотрудник Департамента личного состава и хозяйственных дел, приехал ревизовать миссию, да так и застрял в Вашингтоне. В миссии в это время не оказалось ни одного дипломата — в отпуск уехал второй секретарь барон Шиллинг, да так и не вернулся, и Струве решил попридержать бухгалтера, чтобы использовать его хотя бы как технического сотрудника. Но бухгалтер проявил недюжинные способности дипломата и постепенно стал в миссии просто незаменимым. Он делал и черновую, и хозяйственно-административную работу, и выполнял сложные дипломатические поручения. Ну а то, что он оказался ещё великолепным пианистом, только прибавило ему веса и уважения.

— Ваш приезд для меня тяжёлый удар, — сказал Андреев, познакомившись с Боткиным. — Мне придётся возвращаться в министерство, снова засесть за бухгалтерию — скучную, одуряющую механическую работу.

— Что ж, мне следовало, вероятно, потонуть в океане? — пошутил Боткин.

Андреев кисло улыбнулся и ничего не ответил.

Боткин скоро узнал, что Андреев на самом деле вкусил от запретной дипломатической жизни яда и заболел дипломатией. Он всю свою жизнь мечтал стать дипломатом, но стеснённые семейные обстоятельства не позволяли получить ему соответствующее образование. Он был вынужден содержать старушку-мать и то ли сестру, то ли брата. Стать бухгалтером тоже было не просто, но всё-таки вполне возможно. Задержавшись в США, Андреев надеялся на то, что, возможно, станет дипломатом явочным порядком. Приезд Боткина разрушил все его планы: теперь у посланника Струве не было никаких формальных оснований задерживать загостившегося бухгалтера в миссии. Тот сильно загрустил.

Боткин вскоре убедился, что Андреев был гвоздём программы всех вечеров и в миссии, и за её пределами. Его слава гремела по всему Вашингтону и его окрестностям. Играл он прекрасно, до изнеможения. В частности, он часто выступал на вечерах у одной знакомой американки X., долго прожившей в Европе и имевшей красавицу дочь Памелу. Американка была вхожа в русскую миссию и сама часто устраивала у себя дома вечера для русских дипломатов.

Когда П. И. Чайковский находился в США, то К. В. Струве организовал в его честь вечер в миссии. Андреев играл произведения Петра Ильича и был, как никогда, в ударе. После выступления растроганный композитор подошёл к нему и крепко обнял. Это был апофеоз музыкальной карьеры мидовского бухгалтера и вообще его звёздный час. Присутствовавший на вечере антрепренёр Чайковского предложил Андрееву гастроли по стране с его участием, но тот отказался. Позже он пояснил Боткину, что как только антрепренёр узнал бы, что он никакой не дипломат, то сразу же бы от него отказался или платил бы ему за выступления гроши.

— Они здесь ценят не талант, а деньги и происхождение, — сказал он.

Боткин усомнился в этих предположениях Андреева, но спорить не стал. Ему тогда казалось, что в демократической, открытой для всех стране такое было невозможно. Случай, и даже не один, убедиться в своей неправоте скоро представился дипломату. Но мы будем рассказывать только об Андрееве.

Последнее время наш бухгалтер стал вести себя как-то странно. Он сбрил свои длинные усы и сделал из них нечто вроде зубной щётки. Теперь его лицо напоминало не котика, а моржа. Он весь как-то и внутренне, и внешне подобрался, подтянулся и стал где-то пропадать. Однажды Боткин получил из цветочного магазина счёт за букет, который он не заказывал. При выяснении обстоятельств оказалось, что счёт предназначался «мистеру Андреефф». Потом Боткин, как-то проходя мимо дома миссис X., услышал знакомые звуки пианино. Он хотел было зайти к ней, но передумал: ему вдруг стало очевидно, что там был Андреев, который, по всей вероятности, влюбился в дочь этой американки Памелу и теперь ухаживал за ней. Он прошёл мимо, чтобы не мешать бухгалтеру ухаживать за Памелой.