Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Настроение сотрудников посольства России в Мадриде в связи с войной было, мягко говоря, подавленным. Особенно тяжело переживал посол Будберг — ведь ему пришлось прервать контакты со своими лучшими друзьями, послами Германии и Австро-Венгрии. Он не мог не сделать этого ввиду ретивости французского посла, строго следившего за исполнением «союзнических приличий и долга». Впрочем, и петроградский Центр занял по этому вопросу тоже строгую позицию. Первый секретарь посольства в Риме был немедленно уволен со службы за поддержание знакомства с германским морским агентом.

Война расколола мадридский дипкорпус на два молчаливо враждующих лагеря. В нейтральной Испании возникли уникальные условия сосуществования дипломатов стран Тройственного союза и Антанты. С самого начала войны представители неприятельских коалиций дали соответствующие, то есть диаметрально противоположные, сообщения в местной печати. Поэтому за ними последовали соответствующие опровержения и обличение друг друга во лжи. Тон этих опровержений иногда был так резок, что вызвал со стороны испанского правительства напоминание сторонам о необходимости соблюдать приличия. Испанский двор и Министерство иностранных дел Испании оказались в весьма затруднительном положении также и в отношении официальных приёмов. Предпоследний общий сбор дипкорпуса состоялся во время крещения одного из сыновей короля Альфонса. Послов рассадили в соответствии с протоколом, и русский посол оказался рядом с германским, француз сидел рядом с австрийцем, и никто из них не разговаривал друг с другом. Казалось, испанскому правительству следовало бы прекратить свои эксперименты собирать всех дипломатов вместе, но нет: нужно было пригласить всех снова на самое несвоевременное мероприятие того времени — открытие памятника в Сан-Себастьяне в связи со столетием освобождения этого города англичанами от французов. На церемонии очень рассеянный английский посол протянул руку германскому а тот в ответ не подал свою. Скандал!

Впрочем, дипломаты продолжали друг с другом раскланиваться, но в разговор между собой не вступали. Последнее не всегда можно было выполнить. Как-то Соловьёв сидел и обедал за столом в клубе, и тут за соседний столик присел австрийский посол Фюрстенберг. Австриец завёл с Соловьёвым разговор, совсем не отвечать было бы невежливо, и пришлось отвечать односложно. При этом мысли русского дипломата были заняты лишь одним: как бы рядом не оказались французские коллеги и не уличили бы своего союзника в предательстве союзнического долга. Кто-то предложил остроумное замечание, что союзники в нейтральных странах так усердно следят друг за другом, что им не остаётся времени на то, чтобы следить за немцами. После вступления в войну Италии и Португалии на стороне Антанты немецкие дипломаты в Мадриде оказались полностью отрезанными от своего Центра, и последние годы войны они получали инструкции, доставляемые подводными лодками.

На Испанию с обеих сторон оказывали усиленное давление, побуждая её вступить в общую кровавую бойню. Германия обещала испанцам за это вернуть Гибралтар, часть Марокко и даже часть французской территории. Королевский двор оказался расколотым на два лагеря: королева-мать Испании как австрийка симпатизировала центральным державам, в то время как жена короля Альфонса, королева Виктория, англичанка, была настроена в пользу Антанты. Альфонс лавировал между матерью и женой и выступал перед воюющими державами с разными посредническими инициативами.

Несмотря на войну, русская миссия пыталась продолжать нормальную дипломатическую жизнь. В начале 1915 года Соловьёв отправился на три недели в инспекционную поездку по Испании с целью ознакомления с работой почётных консульств. Предварительно он заехал в Барселону проконсультироваться с князем Гагариным, курировавшим эту сферу дипломатической деятельности, а потом проехался по всей Испании, заехал в Гибралтар и заглянул даже в Танжер. Весной Соловьёву дали отпуск, и он поехал домой в Россию повидаться с семьёй и отдохнуть от жаркого Мадрида, с надеждой никогда больше туда не возвращаться. На сей раз он решил добираться до России южным путём — через Италию, Грецию. Сербию, Болгарию и Румынию. Отбыв положенный отпуск, он снова вернулся в Испанию — тем же северным путём, что и в первый раз.

В Мадриде он нашёл посла Будберга совершенно больным. Посол пребывал в мрачном настроении и постоянно повторял: «Всё рушится». Впрочем, он продолжал скрупулёзно выполнять свои обязанности и поддерживать тесный контакт с союзными послами, которых становилось всё больше по мере вступления в войну новых стран. Так, при согласовании какого-то очередного общего шага в русском посольстве собрались уже 11 послов и посланников.

В начале февраля 1916 года из Петербурга пришла телеграмма об увольнении Будберга с должности посла в связи с назначением его сенатором. Фактически это было почётное удаление на пенсию. Петербург предписывал запросить согласие испанского правительства на приём нового посла — посланника в Брюсселе князя Кудашева, свояка Извольского (они оба были женаты на сестрах). Барон очень переживал свою отставку, потому что рассчитывал стать не сенатором, а членом Государственного совета. В течение нескольких дней он не выходил из комнаты, скрывая свою отставку от коллег как какой-то позор, а потом вовсе заболел и слёг. Позвали местного профессора-врача, тот поставил мрачный диагноз. Будберг скоро впал в бессознательное состояние и перестал узнавать людей. Через два дня посла не стало. Его последними словами было обращение к Соловьёву с вопросом, почему тот не получил место посланника в Норвегии как один из самых старших советников Министерства иностранных дел (Будберг ошибался, замечает Соловьёв. Он получил ранг советника совсем недавно — в 1913 году, хотя его рабочий стаж и в самом деле был солидным).

Через час после смерти барона с соболезнованиями прибыл генерал-адъютант короля и первый министр Романонес. Посольство посетили большинство послов и папский нунций монсеньор Рагонези (в похоронах нунций не участвовал, потому что Будберг не был католиком). Неожиданно появился князь Фюрстенберг с супругой, они попросили разрешения отдать последнюю дань телу их друга барона Будберга. Соловьёв был вынужден допустить их к гробу в надежде, что присутствовавший в посольстве Романонес не накляузничает об этом французскому послу. Тот бы такого скандала не простил.

Юрий Яковлевич в который раз взял в свои руки управление посольством и организацию похорон посла. Единственный лютеранский пастор в Мадриде был в германском посольстве, но обращаться к нему было конечно же невозможно. Бельгийский поверенный в делах порекомендовал отпевать Будберга в церкви английского посольства, что и было исполнено.