Георгий Зуев - Там, где Крюков канал...

Мариинский театр всю войну оставался открытым. У его касс по-прежнему стояли очереди, а зал театра каждый вечер заполнялся публикой, требовавшей теперь перед началом спектакля исполнения российского государственного гимна и гимнов стран-союзниц.

Эйфория быстро закончилась. Подходил в концу 1914 год. На фронте – сплошные неудачи. Началось тотальное отступление русских войск. «Наши войска отступают в полном порядке, оказывая успешное сопротивление авангарду противника!» – читали жители Петрограда в официальных сообщениях. Но неизбежность трагического поражения Российской империи ощущалась все сильнее.

Люди были подавлены, у всех в разговоре одно: «Когда же кончится эта война! Слишком долго тянется, слишком ужасна!»

Иностранцы отмечали странную психологию русского народа, способного на жертвы, подвиги, но быстро поддающегося унынию и отчаянию при неудачах, заранее считающего, что произойдет самое худшее. В народе росло недовольство всем и вся. В декабре 1914 года председатель Государственной думы М. В. Родзянко, беседуя с Николаем II в присутствии министров сказал: «Вы погубите страну, погибнет Россия при таких порядках… Вы приведете нас к такой разрухе, какой свет не видел, потому что, раскачав такую страну, как Россия, вы ее не скоро успокоите». Царь выслушал его и спокойно сказал: «Пожалуйста, вы не каркайте…»

Действительно, нерешительность и безволие царя, сочетавшиеся с упрямством, являлись непозволительными чертами для руководителя такой державы, как Россия, и вели ее к катастрофе.

«Жаль России. Жаль царя, – говорил Витте. – Что он получил и что оставит!»

Война продолжалась. В то время как на промерзшем фронте ради чуждых интересов тысячи рабочих, крестьян, интеллигентов убивали друг друга, голодные толпы их жен, матерей и детей выстаивали бесконечные очереди за хлебом, терзаясь тревожными думами о том, где и на что достать еды. Продукты дорожали, рубль дешевел. Купить что-либо стало делом почти невозможным. В лавках вывешивали объявления: «Хлеба нет и не будет!»

25 февраля 1917 года Тамара Платоновна Карсавина, выйдя из дома с маленьким кожаным саквояжем с балетными туфлями и прочими танцевальными принадлежностями, направилась в Мариинский театр на репетицию. Толпы народа запрудили Театральную площадь. На Офицерской улице казаки и полицейские отряды. У здания оперного театра установлен воинский караул.

27 февраля жильцы дома № 6–8 стали свидетелями уличных беспорядков и интенсивной стрельбы на Театральной площади, Офицерской улице и набережной Крюкова канала. Всю ночь громили Литовский замок; в 6 часов утра матросы Крюковских казарм выпустили заключенных, затем тюрьму подожгли. Жар от горящего строения был настолько сильным, что стекла в некоторых домах на противоположном берегу Крюкова канала раскололись.

В Петрограде вскоре развернулись уличные бои. Горели здания судов, полицейские участки и судебные архивы. Дом балерины Матильды Кшесинской был разгромлен ворвавшимися в него повстанцами.

В столице царили небывалый подъем и оживление. Люди с огромными красными бантами на одежде со слезами радости на глазах поздравляли друг друга с праздником свободы и революции. Ее признали все. И все были ей рады. Представители всех родов войск Петроградского гарнизона стройными рядами под музыку прошли в Таврический дворец во главе с офицерами, приколовшими на офицерские кокарды фуражек красные банты и красные нашивки на рукава шинелей. Даже великий князь Кирилл Владимирович признал Думу и, одетый в форму капитана I ранга, привел в Таврический дворец для присяги Временному правительству моряков Гвардейского экипажа.

Из Царского Села прибыла делегированная гарнизоном группа офицеров и солдат Гвардии, чтобы заявить о своем переходе на сторону революционного правительства. Во главе этой делегации шла особая сотня казаков Свиты Его Императорского Величества. Шествие гвардейских частей замыкал отряд императорской дворцовой полиции и телохранителей Николая II. В Таврическом дворце гвардейские офицеры, солдаты и матросы заявили о своей преданности новой власти, о которой в тот период имели весьма смутное представление.

15 марта 1917 года Мариинский театр давал праздничный спектакль. Зал от верхних ярусов до первых кресел заполнила демократическая публика. Петроградская газета «Новое время» восторгалась по этому поводу: «Не было отвратительных фраков и низко вырезанных жилетов со смешно белеющими манишками, ни следа ресторанно-аристократического шика, обычно господствующего на балетных представлениях. Не было безвкусицы расфранченных неприличий и безбрежных богатств, амальгамы биржи и кокетства… Перед третьим действием вся труппа выстроилась на сцене под Марсельезу. Фокин прочел от имени артистов адрес с выражением преданности новому строю. Карсавина сидела в ложе честных борцов за новую гражданственность».

Ф. И. Шаляпин сочинил музыку и слова нового гимна «Свободный гражданин» и с большим подъемом исполнил его с хором Мариинского театра. Текст гимна призывал:

Зрители стоя приветствовали новую эру жизни и искренне поздравляли друг друга со святым праздником революции.

Но война продолжалась, разруха в стране увеличивалась. Терпение народа было на исходе.

В Мариинском театре артисты, отойдя от прежних традиций, ввели в обиход обращение «товарищ». Оперная и балетная труппы организовали свои комитеты, в один из них была выбрана в качестве председателя Т. П. Карсавина.

Это было выше сил знаменитой балерины. Ее превратили в чиновника, решающего проблемы театра и его артистов. Прима Мариинского театра вынуждена была прекратить ежедневные занятия и репетиции, ее захлестнули заявления, жалобы, просьбы балерин и музыкантов. Тамара Платоновна теперь вынуждена была заседать в комитете с утра до позднего вечера. Все это раздражало и тяготило талантливую танцовщицу, лишенную привычного ритма жизни и своего любимого дела.

Мало того, вездесущая пресса и лидеры революционных комитетов Петрограда публиковали полные клеветы и грязи статьи и расклеивали на заборах безобразные плакаты о деятельности балерины.

Как-то вечером Карсавиной на квартиру позвонил один из старых друзей и взволнованно спросил: «С тобой все в порядке?» Услышав, что с балериной ничего не случилось, он рассказал ей, что по городу расклеены подстрекательские плакаты с ее изображением и подписью под ним: «Карсавина – немецкая шпионка». Знакомый посоветовал Тамаре Платоновне временно переехать на другую квартиру и там переждать «смутное время». Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения великой русской танцовщицы.