Стерлинг Сигрейв - Династия Ямато

Хирохито комфортно сосуществовал с партбоссами из ЛДП — так же комфортно, как в свое время с милитаристами, — ведь и милитаристы, и партбоссы служили подручным инструментарием финансовой элиты, реально контролирующей трон, составляющей с ним единый или по крайней мере родственный (в буквальном смысле) организм, над которым не властен закон, писанный для простонародья… Пускай Хирохито и претендовал на некое «отчуждение», всерьез занимаясь изучением морской фауны в компании микроскопов и чашек Петри, многие и многие нити все же связывали трон с ЛДП и олигархами. К примеру, главный финансовый бастион императорской семьи после войны — сказочно богатый клан Цуцуми — являлся в то же время и главным финансовым бастионом ЛДП и ее главного босса Такэситы Нобуру. Цуцуми Ёсиаки однажды заметил (поскромничав, как выяснится позже): «Когда командую я — около сотни политиков подпрыгивают».

После войны Хирохито восседал на троне еще сорок четыре года. Поставить под вопрос его традиционный статус небожителя все еще означало сурово караемое святотатство. Осмелившийся высказаться против коррупции и тайного сговора получал ярлык коммуниста и попадал в тюрьму. Со временем оппозиция поутихла, приняв плату за молчание от ЛДП и привязавшись к ней. После смерти Хирохито в 1989 г. с него наконец сняли маску бога, скрывавшую, как оказалось, насквозь коррумпированный режим, открыто заявляющий о своих возросших аппетитах.

Токио в очередной раз оказался на перепутье. Трижды за последние сто пятьдесят лет Япония переживала катаклизмы, пытаясь встать вровень с ведущими мировыми державами, но каждый раз дело кончалось пшиком: при Мэйдзи, при Тодзё и под вывеской «Япония корпорейшн». В чем тут причина?

В основе, как всегда, власть, означающая в конечном счете благосостояние. Копнув глубже, можно увидеть финансовые интересы ведущих кланов в Японии, еще со времен Сога (V век нашей эры), рода, поднявшегося над конкурентами благодаря удержанию монополии на поставки с территорий материковой Азии. Со времен Сога до Реставрации Мэйдзи мало кто из императоров или сёгунов реально правил Японией — настоящая власть находилась у их родни и советников, использующих богатства для расправы над соперниками, для управления ходом событий из-за кулис. Современные японские милитаристы — последователи генерала Ямагаты — играют по тем же правилам, заключая тайные альянсы с финансовыми группировками. Сейчас, когда «Япония корп.» обзавелась высокими технологиями, власть в ней действует также из-за кулис, принадлежит подобным же финансовым кликам, с теми же скрытыми мотивами личной власти и наживы, с теми же закулисными сделками и навязыванием «общественного» мнения. Вышеперечисленное коррумпирует и деморализует всю систему, нанося ущерб стране в целом, — так инцест сказывается на генах всего рода, приводя к врожденным уродствам.

В современном внутриполитическом раскладе Японии единственным отличием, по сравнению с прошлым, является то, что послевоенные финансовые клики не делят власть ни с кем — ни с сёгунами, ни с самураями, ни с милитаристами, ни с императором (магическим посохом), ни с избранными политиками (куклами-марионетками). Финансовые клики стали самыми влиятельными силами в современной Японии. У них теперь практически нет ни серьезных противников, ни тем более кровных врагов. Не будем забывать: их представляют не только финансисты, банкиры да директора корпораций, но и криминальные «авторитеты». Так что «невидимость» — их императив. Член одной клики вполне может участвовать и в паре-тройке других, почему нет? Вычленять, кто куда вхож, — занятие неблагодарное, даже для хорошо осведомленных японцев. Положим, некая группировка банкиров, финансистов и гангстеров собирается по вторникам в приватных апартаментах какого-то токийского ресторана и величает себя «Четыре небесных короля», разве это возбраняется? Некоторые ее члены по четвергам собираются в одном из чайных домиков с иными людьми и называют себя «Двенадцать божественных генералов» или какими-то иными причудливыми образами, выбранными из синтоистского пантеона бессмертных. Что с того? Так их сеть контролирует события в Японии на всех уровнях экономической деятельности и общественных институтов. Браки их представителей друг с дружкой еще больше укрепляют те же альянсы.

Японскую финансовую элиту и ее карманную армию приверженцев-активистов от остальных 90 процентов японского народа ограждает ее эксклюзивное право играть в бесчестные игры с национальным богатством. После Второй мировой войны Гувер, Макартур и другие позволили Японии уклониться от наказания; деньги заменили пули. До сих пор в Японии взятки и стоимость предвыборных кампаний деноминируют в «пулях» («пуля» равняется 100 миллионам иен, то есть около 800 тысяч долларов США). В наши дни в Японии уже не подкупают милитаристов; финансовые клики задействуют ЛДП для «поощрения» правительственной бюрократии.

Позитивным моментом является снижение вероятности ультранационалистического реванша в Японии практически до нуля. Страх поплатиться жизнью за критику в адрес императора или правительства присутствует, но и он теряет силу. Претензии Японии на расовое превосходство и национальный консенсус порядком пообтрепались. С крушением коммунизма японские ультраправые не могут, как встарь, спекулировать на страхе перед ультралевыми — никто теперь не воспримет этого всерьез, всерьез как раз воспримут аргументы сторонников социальных перемен.

С другой стороны, коррупция в Японии стала универсальной, дерзкой и неуправляемой — настолько дерзкой, что олигархи «запачкали собственное гнездо». В результате японская экономика переживает глубокий системный кризис, падают прибыли. Никогда ранее ничего не реформировав, олигархи толком не знают, как это делается. Реформы для них — как красная тряпка для быка, поэтому есть серьезные сомнения в том, смогут ли они наладить банковскую систему и спасти Японию от экономического коллапса а-ля Россия. Олигархи не желают признавать необходимость реформ, страшась их. В Японии, как говорит пословица, лучше вообще ничего не допускать и не признавать. Последнее, чего желали бы влиятельные лица в Японии, — открыто признать собственную власть, ведь подобное признание сделает их более уязвимыми для критики. Как только они забывали этот урок, у них начинались серьезные проблемы.

Неприметность японских «людей-невидимок» основывается на старинной аксиоме ростовщиков: «Язык мой — враг мой». В 1930-х гг. японист Джон Гюнтер попытался пролить свет на загадку невидимок: «Я не пробыл в Японии и 20 минут, как впервые обратил внимание на довольно странное употребление японцами слова „они“. Они , объяснили мне, определили… последние передвижки в политике; они решили, в каком направлении должна развиваться страна. Они устроили назначение… премьер-министра».