Стерлинг Сигрейв - Династия Ямато

Так же как и в апреле с похоронами Садако и официальной церемонией объявления Акихито наследным принцем, церемония бракосочетания Акихито состоялась под покровом синтоистских мистификаций.

Молодые тотчас стали любимцами японской публики. «Величаво разрекламированные, — отмечает профессор Ирокава, — как часть процветающей Японии, великолепный аксессуар и символ всеобщего поклонения».

Молодой Акихито легко вызывал к себе любовь и восхищение. В отличие от отца Акихито превосходно ездил верхом, увлеченно играл в теннис, водил автомобиль, играл на нескольких музыкальных инструментах, предпочитал как классическую музыку, так и джаз. Бегло говорил по-английски, к спиртным напиткам и табаку особых пристрастий не питал, через собственные приватные каналы держал руку на пульсе мировых событий. Застенчивый и скорее по привычке держащийся настороже (каким и должен быть настоящий Водяной Петух), Акихито тем не менее обладал светским лоском и спокойной изысканностью манер и одежды, столь характерной для его прадеда Мэйдзи. Со своей стороны новобрачная Митико отличалась спортивностью, музыкальными способностями, утонченностью, космополитизмом, была настолько современна, насколько это вообще возможно для японской девушки ее достатка и статуса в конце 1950-х гг.

Молодая чета активно принялась создавать образцовую семью. Уже на следующий год родился первенец — сын и предполагаемый наследник. Его определили в императорские ясли, расположенные в зоне досягаемости неподалеку от новых апартаментов Акихито на территории императорского дворца. Еще до женитьбы Акихито обещал Митико: их дети всегда будут при них, они будут жить все вместе. Акихито оказался хозяином своего слова. Через пять лет после рождения первенца принца Нарухито на свет появился принц Акисино, а в 1969 г. — принцесса Нори.

Но за маской семейного благополучия Митико, однако, скрывала многочисленные проблемы, возникшие у нее при дворе. Сразу же после ее замужества по императорскому дворцу поползли слухи о якобы соперничестве Митико со свекровью, императрицей Нагако. Фрейлины для Митико назначались императорским двором, то есть статусом фрейлины были обязаны лично императрице Нагако, выказывая именно ей свою лояльность. Придворные дамы обращались с юной Митико как с «маленькой выскочкой», которая-де всегда останется пришлой при дворе. Вместо компаньонки и подруги к двадцатичетырехлетней Митико приставили шестидесятилетнюю главную фрейлину Макино Сумико, дочь барона, мегеру, служившую в фрейлинах еще до войны. Две другие фрейлины, приставленные к Митико, были не намного моложе главной фрейлины (одна из них чуть ли не открыто называла себя личной шпионкой Нагако; все попытки Митико и Акихито избавиться от нее ни к чему не привели).

Митико всегда вела себя обезоруживающе откровенно. В присутствии дворни в полный голос сетовала на враждебное к ней расположение свекрови… Даже если императрица Нагако не потворствовала подобному поведению фрейлин при Митико, то и не предпринимала ничего, чтобы изменить его. Чувство полной беспомощности, даже, казалось бы, в сугубо интимных вопросах, для Митико стало невыносимо…

Вскоре после окончания оккупации в 1950-х гг. религиозная нетерпимость вновь вернулась в Японию. Митико попала в разряд подозреваемых в чтении своим детям библейских историй. Ее осуждали за длину перчаток, за кормление детей грудью и, не в последнюю очередь, за ее чисто женское обаяние, затмевающее многих дам при дворе… Менее чем через четыре года после замужества полная кипучей энергии наследная принцесса выпала из светской жизни, заболев нервным истощением и «глубокой меланхолией». Официальной причиной госпитализации Митико признали некое «сильное умственное переутомление». Митико готовилась стать матерью, но врачи настояли на прерывании беременности. Однажды Митико упала в обморок, после чего на какое-то время у нее нарушилась речь. Такое серьезное недомогание уже невозможно было объяснить «обычными бытовыми неурядицами». Незащищенность от чужого вторжения в ее жизнь во дворце, дышащие злобой нападки свекрови и фрейлин-рептилий медленно, но верно превратили наследную принцессу в бледную тень той звонкой, трепетной молодой женщины, которой она была когда-то… Митико приходилось постоянно жестко контролировать себя, нервное перенапряжение отчетливо читалось в ее глазах.

Даже родные сестры Акихито следовали примеру матери, давая ясно понять Митико, что она пришлась не ко двору. Принцесса Такако с раздражением в голосе заявила: «Если мисс Митико всерьез считает свое незнатное происхождение основанием для участия в делах императорского двора, то она очень ошибается». Непрекращающееся злословие и притеснения наследной принцессы во дворце грозили превратиться со временем в настоящую проблему для сыновей Акихито, ведь им тоже предстояло искать невест…

Акихито оказывал Митико поддержку при каждом удобном случае, но его влияние при дворе было не безгранично. Императрица Нагако держала себя с Митико в высшей степени непримиримо; подконтрольные ей фрейлины будто не знали ничего приятнее, чем точить на Митико коготки… Акихито пытался как мог помогать жене, и этой его поддержке японская общественность, конечно же, уделяла пристальное внимание, особенно когда августейшая чета появлялась рука об руку в свете. Никто в целом мире не ценил значение этого жеста больше, чем Митико…

В противоположность супруге, как следует из высказываний самой Митико, стареющий император Хирохито являлся теплым лучом света в ее жизни: «Император, столь великодушный, принял меня такой, какая я есть. Он направлял меня. Я чувствовала себя под его защитой».

В течение девятнадцати лет, с 1952 по 1971 г., Хирохито редко появлялся на публике. После смерти императрицы-матери Садако аппарат императорского двора подпал под влияние традиционалистов. Американцы ушли, а сторонники жесткой линии в рядах японских реакционеров вновь позанимали ключевые позиции, выставив впереди верных людей, строящих из себя истинных демократов. Одной из важнейших функций императорского двора стало возведение плотной завесы секретности вокруг императорской семьи. В свое время СКАП урезал десятитысячный штат императорского двора до тысячи ста человек, впрочем, и тогда двор не отчитывался перед народом. Двор с новой энергией принялся создавать публичный имидж августейшей семьи. Иногда, правда, случались накладки…

К примеру, в 1951 г. императорский двор сильно залихорадило, когда принц Микаса (самый младший и самый непредсказуемый из четырех сыновей Садако) в одном из интервью японской прессе поведал, насколько он был потрясен, узнав, как «японские военные оттачивают мастерство владения штыком на живых китайских пленных». Правая пресса тут же подняла дикий гвалт, обвинив Микасу в «снабжении боеприпасами коммунистической пропаганды». Микаса же продолжал ворошить осиное гнездо, дав следующее интервью: «Я с удовольствием прочел критические замечания в свой адрес по поводу моего известного заявления. В самом деле с удовольствием, ведь я привык видеть вокруг себя сплошных льстецов… А как здорово, когда тебя хоть кто-то критикует».