Альфонс Олар - Робеспьер и жандарм Меда

Года два назад, когда заводился этот ЖЖ, я была уверена, что не буду пером безумного переводчика касаться двух вещей: стихов Сен-Жюста и того распроклятого отчёта военных врачей о перевязке раны Робеспьера. С первым я уже столкнулась прошлой осенью, теперь, видно, пришёл черёд второго.

Под катом — тематическая статья Альфонса Олара, вышедшая в первой серии его «Очерков и лекций по Французской революции». Это, собственно, та самая статья, содержащая знаменитую фразу «Нет ничего почётнее для историка, чем сказать: Я не знаю». Олар проделал то, что следовало сделать с этим медицинским отчётом — отправил его на экспертизу хирургу и опубликовал результат. Думаю, он в некотором смысле закрыл тему, ещё тогда, сто с лишним лет назад. По крайней мере это единственное мне известное чёткое и ясное объяснение того, что именно не так с этим отчётом (а с ним всё не так…).

Статья написана в 1892 году, с тех пор много воды утекло (в частности Матьез установил, что воззвание к секции Пик было подписано задолго до того, как сторонники Конвента вошли в ратушу и т. д.), но я выкладываю текст полностью, без купюр (за исключением сносок, только две из них я втащила прямо в текст, но со сносками в текстах, являемых в интернет во всеобщий доступ, у меня свои специальные отношения всегда) — из уважения к профессору Олару.

Какого рода текст, думаю, вы можете себе представить, так что внутрь — на свой страх и риск. Кому нужен непосредственно отчёт и разбор полётов по нему — вам сразу к части три…

Известно, что когда арестованного в ночь с 9 на 10 термидора Робеспьера принесли в Конвент, он был серьёзно ранен в голову; у него была раздроблена челюсть. Была это попытка самоубийства или убийства? Какое-то время считалось, что это самоубийство, сегодня так не считают, и все пишут (кажется, я и сам это писал) как о достоверном факте, что ранение Робеспьера — результат произведенного в него жандармом Меда выстрела из пистолета. И, однако, я должен признать, что, присмотревшись к документам попристальнее, я не знаю, что думать и чему верить, и на самом деле вопрос этот не решён однозначно, как сперва казалось. Я согласен, что этот вопрос не имеет большого исторического значения, и наше отношение к революции Термидора и к самому Робеспьеру не сильно изменится в зависимости от того, самоубийство это было или убийство. Однако интересно будет увидеть, с какими сложностями, когда речь идёт об известном событии и известной личности, сталкивается критика, когда она порождена здоровым скепсисом и хочет внести ясность в события, без всякого намерения возвеличить или очернить кого бы то ни было.

Напомним основные факты.

В ночь с 9 на 10 термидора войска Конвента под командованием Барраса и Леонара Бурдона направляются к ратуше двумя колоннами, по улице Сент-Оноре и по набережной. Декрет об объявлении вне закона зачитывается на улицах; обескураженные этим, сторонники Робеспьера разбегаются. Сам он, находясь в ратуше, колеблется, ораторствует, отказывается действовать и тщетно ищет законного обоснования для мятежа. Секции мало-помалу встают на сторону Конвента, и артиллеристы, пришедшие на площадь перед ратушей, чтобы защищать Робеспьера, расходятся один за другим, кто по приказу революционных Комитетов, кто по собственной воле. В полночь ливень опустошает площадь, и когда около двух часов ночи на неё входят верные Конвенту войска, они не обнаруживают почти никого.

Можно полагать, что весть о таком отступничестве всколыхнула и чрезвычайно обеспокоила повстанцев, собравшихся в ратуше, и их Исполнительный комитет предпринял последнюю попытку повлиять на Робеспьера. Его торопят действовать, призвать к восстанию. Леребур составил воззвание к той самой секции, где жил Робеспьер, к секции Пик, и подписал его; Легран, Луве и Пейян также поставили свои подписи. Перо передают Робеспьеру. Его брат, Сен-Жюст, все присутствующие уговаривают его подписаться. Он возражает: «От чьего имени?» Наконец, его уговорили, он пишет две первые буквы своего имени. Но перо выпадает из его пальцев, — то ли оттого, что он решительно отвергает противозаконное действие, то ли оттого, что внезапное вторжение победителей и выстрел из пистолета лишили его возможности продолжить. Этот документ сохранился и находится в коллекции Сент-Альбен, где заслуживающие доверия историки могли его видеть: он весь в крови.

Эта неоконченная подпись, эти пятна крови — доказывают ли они ясно и определённо, что в Робеспьера стреляли? Конечно, нет. Столь впечатляющее свидетельство лишь напоминает нам об ужасной драме, но не рассказывает подробностей. Всё, что известно — в тот момент, когда победители вошли в ратушу, прозвучал выстрел, и Робеспьера нашли в луже крови.

Из всех рассказов об этих событиях самым правдоподобным, по моему мнению, является выступление в Конвенте 16 термидора одного из делегатов от секции Гравильер. Вот что говорит этот очевидец, — я не помню, чтобы кто-нибудь из историков цитировал его слова:

«Все выходы из ратуши были перекрыты. За полной тишиной, которая сопровождала перемещения внутри ратуши, последовал вскоре крик всех добрых граждан: Да здравствует Национальный Конвент! Эти крики, прозвучавшие во всех помещениях, уведомили заговорщиков о том, что они остались наедине со своими преступлениями.

Народные представители во главе пятидесяти стрелков вошли в ратушу. В этот самый момент гражданин, шедший рядом с Леонаром Бурдоном, упал под тяжестью тела Робеспьера-младшего, который выбросился в окно. Имя этого гражданина — Клод Шабрю.

Мы прошли в большой зал, откуда сбежали заговорщики. Входя в канцелярию, Робеспьер-старший выстрелил из пистолета себе в рот и одновременно получил пулю от одного из жандармов… Тиран упал, обливаясь кровью. Один из санкюлотов подошёл к нему и хладнокровно произнёс: „Вот Верховное существо“».

Существует также рассказ служащих канцелярии Коммуны, напечатанный в «Journal de Perlet» 24 термидора II года. Рассказав о том, как воззвание Конвента было прочитано и прокомментировано мэром в здании ратуши, они добавляют:

«И тогда наступил короткий миг тишины, которую вскоре нарушил выстрел из пистолета, прозвучавший со стороны коридора между залом заседаний и комнатой муниципалитета. Мэр поднялся со своего кресла, побежал туда, откуда раздался выстрел; он тут же вернулся, бледный и дрожащий, и повсюду раздались крики: Робеспьер вышиб себе мозги!»

Из двух этих рассказов следует, что в момент взятия ратуши Робеспьер перешёл из зала заседаний в другую комнату, и что именно в проходе между этими двумя комнатами стреляли из пистолета — может, сам Робеспьер, может, Меда, а может, оба одновременно.