Гарольд Лэмб - Чингисхан. Властелин мира

Это, так сказать, прощальное послание он написал на отвороте своего халата. Затем он позвал слуг и разделил между ними всю свою одежду и богатства. Приказав одному из своих приближенных приготовить чашу с ядом, он продолжал писать.

Затем Ван-Янь попросил своего друга оставить его и выпил яд. Яньцзинь был в огне, и монголы прискакали и учинили расправу над его беззащитными жителями.

Педантичный Мухули, не обращая внимания на проходящих мимо представителей династии, занялся собиранием и отправкой хану захваченных в городе ценных вещей и военного снаряжения.

Среди пленных офицеров, отосланных к хану, оказался и принц из Ляодуна, который служил китайцам. Он был высок и с бородой до талии, и внимание хана привлек его сильный звучный голос. Он спросил, как зовут пленного, и узнал, что его имя Елюй Чуцай.

– Почему ты служишь династии, являющейся старым врагом твоей семьи? – спросил его Чингисхан.

– Мой отец был слугой у Цзинь, да и другие члены семьи тоже, – отвечал молодой принц. – Не подобало бы мне поступать иначе.

Ответ понравился монголу.

– Ты верно служил своему бывшему господину, так что сможешь послужить и мне. Будь одним из моих приближенных.

Некоторых других, предавших династию, он повелел казнить, полагая, что на них нельзя положиться. Именно Елюй Чуцай говорил позднее Чингисхану: «Ты завоевал большую империю, сидя в седле. Ты не сможешь управлять ею подобным же образом».

Понимал ли победоносный монгол справедливость этих слов, или же он сознавал, что в просвещенных китайцах он приобрел столь же важные инструменты, как и механизмы, способные метать камни и огонь, но он позволял давать себе советы. Он назначил губернаторов в покоренные области Китая из числа людей Ляодуна.

Должно быть, он отдавал себе отчет в том, что плодородная, возделанная людьми земля не может быть превращена в голую, пригодную лишь для пастбищ равнину, как того желали монголы. К коммерческим способностям китайцев, к их философии, к их иерархии в отношении рабов и женщин он, несомненно, относился с полным презрением. Но он восхищался мужеством горожан, взявших в руки оружие после бегства их господина, и в отваге и мудрости этих людей он увидел кое-что полезное для себя самого. Елюй Чуцай, например, знал названия звезд и мог определять, что они предвещают.

Когда Чингисхан вместе с ним возвращался в Каракорум с сокровищами из разных городов, он взял с собой также литераторов из Китая. Военное руководство в своих новых провинциях и окончательное завоевание царства Сун он перепоручил Мухули, похвалив его публично за заслуги и вручив ему знамя, украшенное девятью белыми хвостами яка.

«В этом регионе, – объяснял он своим монголам, – команды Мухули следует исполнять как мои собственные команды».

Не было более высокой обязанности, которая могла бы быть возложена на этого ветерана. И Чингисхан, как всегда, был верен соглашению. Мухули был оставлен полным хозяином с частью подчиненной ему орды в новом владении.

Почему монгольский хан предпринял такой шаг, можно только гадать. Он хотел вернуться, чтобы укрепить свои западные границы, в этом нет сомнения. Должно быть, он хорошо понимал, что подчинение всего Китая заняло бы много лет. Но нельзя отрицать, что его интерес к чужой стране угас после этой победы.

Вотличие от других завоевателей Чингисхан не остался жить в самой богатой области своего нового владения – в Китае. После того как на пути домой он миновал Великую стену после падения Цзинь, он не стал возвращаться в Китай. Он оставил там правителем Мухули и поспешил назад на бесплодные плато, которые принадлежали ему от рождения.

Здесь у него была ставка. Из городов пустыни он выбрал Каракорум, Черные Пески, в качестве главной ордынской ставки.

И тут у него было все, чего только мог пожелать кочевник. Странный город Каракорум, мегаполис пустыни. Обдуваемый ветрами и засыпаемый песками. Жилища из высушенного ила и соломы, разбросанные в беспорядке. Вокруг них – черные купола войлочных юрт.

Годы полной лишений кочевой жизни – в прошлом. Просторные конюшни заполняли зимой отборные лошади с ханским клеймом. Амбары с зерном и фуражом спасали от голода: просо и рис – для людей, сено – для лошадей. Караван-сараи давали пристанище путникам и прибывшим с визитом послам, которые стекались со всей Северной Азии.

С юга приезжали арабские и турецкие купцы. С ними Чингисхан устанавливал взаимоотношения по-своему. Он не любил торговаться. Если купцы пытались заключить с ним сделку, то их товар отбирался без всякой оплаты, если же, наоборот, они отдавали все хану, то получали от хана подарков на большую сумму, чем им заплатили бы за товар.

За районом посольств был квартал священнослужителей. Старинные буддистские храмы соседствовали с каменными мечетями и маленькими церквами несторианских христиан. Каждый житель был свободен в вероисповедании до тех пор, пока он следовал законам ясы и правилам, установленным в монгольском лагере.

Гостей встречали монгольские должностные лица на границах и направляли в Каракорум с провожатыми. Весть об их прибытии передавалась с нарочными караванных путей. Перед взором гостей сразу представали черные купола юрт и ряды кибиток на лишенной лесов и холмов равнине, окружавшей город хана. Прибывающие попадали в руки блюстителя закона и исполнения наказаний.

Следуя старому обычаю кочевников, гости должны были пройти между двух больших костров. Как правило, в этом не было для них никакого вреда, но монголы верили, что если в них кроется дьявольская сила, то огни костров ее сожгут. Затем гостям выделяли жилище и питание и, если хан давал на то свое согласие, им давали возможность предстать перед монгольским завоевателем.

Его двор располагался в высоком павильоне из белого войлока, украшенного шелковыми полосами. У входа стоял серебряный столовый прибор с угощениями: кобылье молоко, фрукты и мясо, так что каждый, кто приходил к хану, мог съесть столько, сколько пожелает. На возвышении в дальнем конце шатра сидел сам хан на низкой скамейке, рядом с ним Борте и иногда еще одна из жен, которая сидела пониже, с левой стороны.

Несколько министров сопровождали его – Елюй Чуцай, пожалуй, в своем украшенном вышивкой халате, выглядевший достаточно таинственно со своей длинной бородой и утробным голосом, писарь-уйгур со своим бумажным свитком и кистью, монгол- ноян [4]– почетный виночерпий. На скамьях вдоль стен павильона сидели другие люди знатного происхождения в благопристойном молчании, в длинных овечьих тулупах, подпоясанных кушаками со свешивающимися концами, в окантованных шапках из белого войлока, являющихся повседневной одеждой ордынца. В центре павильона горел огонь, горючими материалами для которого были верблюжья колючка и кизяк.