А. Щербаков - 1905 год. Прелюдия катастрофы

Портились и отношения с властями. С одной стороны, они видели, что гапоновское «Собрание» отнюдь не является подконтрольной не то что им, но и самому священнику структурой. Но что самое главное, фон Тауниц и многие другие завели себе другую любимую игрушку — черносотенцев. Крайне правые дружины были ребятами незатейливыми, забастовки они устраивать не собирались, наоборот — например, в Одессе черносотенные дружины охраняли штрейкбрехеров. Вот и зачем нужен какой‑то сомнительный Гапон, если имеются такие милые и покладистые ребята? Которым ничего не нужно, только бы попеть «Боже, царя храни» и начистить морды каким‑нибудь студентам? Что же касается фон Тауница, то он принадлежал к тому типу чиновников, которые вообще ничего не понимали. Так что отношения священника с властями становились все хуже.

Одной из больших неприятностей было бегство казначея Собрания с 30 ООО рублями общественных денег. Вообще‑то побеги кассиров и казначеев с чужими деньгами были в Российской империи совершенно заурядным явлением. Однако поскольку руководил всей структурой Гапон, то вопросы стали задавать ему: что ж ты, батюшка, таких людей подбираешь? Появился и другой, еще менее приятный вопрос: откуда вообще деньги? Просочились сведения, что они получены от Департамента полиции. Вообще‑то, так оно примерно и было, деньги дало министерство финансов. Гапон не видел в этом ничего плохого — но, согласитесь, вкупе вся история выглядела очень некрасиво. И доходило вот до чего.

Газета «Наша жизнь»:

«Вчера, 18–го февраля, на происходившем собрании фабрично — заводских рабочих (гапоновская организация), посвященном вопросу о 30 ООО рублях, полученных Гапоном от министра финансов, после горячих дебатов член центрального комитета П. П. Черемухин покушался на самоубийство, четыре раза выстрелил в себя из револьвера. Жизнь его в опасности».

Начался массовый отток людей в новые профсоюзы, некоторые отделения вообще пустились в «самостоятельное плавание». Нет, у Гапона остались преданные ему люди, но как‑то это было уже не то.

Гапон, видя, что снова теряет почву под ногами, заметался и в итоге сделал самую большую ошибку в своей жизни. У него родилась идея уговорить Рутенберга, с которым он продолжал поддерживать отношения, выдать за 25 тысяч рублей Боевую организацию. Дурново посоветовался с Витте, который заявил: «Я Гапону не верю, но, по моему мнению, в данном случае 25 или 100 тысяч не составляют сути дела».

Он приказал Герасимову встретиться с Гапоном. Встреча состоялась в отдельном кабинете роскошного «Кафе де Пари». На полковника священник не произвел впечатления.

«Он был скорее похож на коммивояжера, нежели на народного трибуна, воспламеняющего сердца. В сущности люди, о которых он говорил, были ему чужды. Он не понимал их поступков и мотивов, которые ими руководят. Особенно он распространялся на тему о том, имеют ли они много или мало денег, хорошо или плохо они живут — и глаза его блестели, когда он рассказывал о людях с деньгами и комфортом.Больше всего Гапон говорил о Рутенберге. В его изображении Рутенберг играл главную роль в революционном движении. Он был руководителем Боевой организации. Но в глубине своего сердца он потерял веру в победу революции. За крупную сумму он наверно будет готов предать революционеров.

Все это уяснило мне, что Гапон просто болтает вздор. Нет сомнений, что он готов все и всех продать, но он ничего не знает».

(А. Герасимов)

Полковник был прав. Рутенберг являлся абсолютно не тем человеком, который пошел бы на предательство ради денег. Да, кстати, он и знал‑то не особо много. Непосредственно в БО Рутенберг не входил, а конспирация там была что надо. Получив предложение Гапона, он тут же оповестил о нем товарищей по партии.

Революционеры забеспокоились. Особенно стал нервничать Азеф, которому конкуренты были решительно не нужны — тем более, что и его позиции пошатнулись. Отношения Азефа с начальником Департамента полиции П. И. Рачковским не складывались. Последний сам являлся выдающимся мастером провокации — а потому Азефу откровенно не доверял.

В общем, было принято решение «мочить гада». Однако имелись сложности. Всё‑таки Гапон был еще достаточно популярен среди рабочих, так что убийство могло вызвать толки: дескать, революционеры грохнули конкурента.

По утверждению Савинкова, Азеф заявил:

«По моему мнению, Гапона на основании только сообщения Мартына убить невозможно. Гапон слишком популярен в массах. Его смерть будет непонятной. Нам не поверят: скажут, что мы его убили из своих партийных расчетов, а не потому, что он действительно состоял в сношениях с полицией. Эти сношения надо еще доказать. Мартын [75] Рутенберг. — революционер, он член партии, он не свидетель в глазах всех тех, кто заинтересуется эти делом.

Рутенберг спросил:

— Как уличить?

— Очень просто. Ведь Гапон говорит, что имеет свидание с Герасимовым и Рачковским. Он даже зовет вас на это свидание. Согласитесь фиктивно на его предложение вступить на службу в полицию и, застав Гапона с Рачковским, убейте их вместе.

— Ну?

— Ну, тогда улика ведь налицо. Честный человек не может иметь свидание с Рачковским. Все убедятся, что Гапон действительно предатель. Кроме того, будет убит и Рачковский. У партии нет врага сильнее Рачковского. Убийство его будет иметь громадное значение».

Впоследствии, правда, дело переиграли. Рутенберг назначил Гапону встречу на даче в Озерках. В соседней комнате находились двое рабочих из числа членов «Собрания…» — причем из тех, кто участвовал в шествии 9 января.

Разговор произошел 28 марта 1906 года.

Гапон говорил:

«— Надо кончать! И чего ты ломаешься? 25 тысяч — большие деньги.

Рутенберг:

— Ты ведь говорил мне в Москве, что Рачковский дает 100 тысяч.

— Я тебе этого не говорил. Это недоразумение. Они предлагают хорошие деньги. Ты напрасно не решаешься. И это за одно дело, за одно. Но можно спокойно заработать и 100 тысяч за 4 дела.

А если бы рабочие, хотя бы твои, узнали про твои сношения с Рачковским?

— Ничего они не узнали. А если бы узнали, я скажу, что сносился для их же пользы.

— А если я, например, выдам тебя, если я открою всем глаза на тебя, что ты спутался с Рачковским и служил в охранном отделении?

— Пустяки. Кто тебе в этом поверит. Где твои свидетели, что это так? А потом, я всегда смогу тебя самого объявить в газетах провокатором или сумасшедшим».

Вот такой милый диалог. Представьте реакцию рабочих, которые за Гапоном шли под выстрелы — а тут оказывается, что он полицейский агент. Рабочие появились на месте действия, и… Гапон был просто — напросто повешен.