Рой Медведев - О Сталине и сталинизме

Определенное влияние на общественное мнение западных стран оказывали письма и заявления некоторых советских дипломатов и разведчиков, отказавшихся вернуться на верную гибель в СССР. В декабре 1937 года европейские газеты опубликовали адресованное руководству коммунистической и социалистической партии Франции и в бюро IV Интернационалу «Открытое письмо» В. Кривицкого, содержащее резкую критику преступлений Сталина. Аналогичное письмо направил в Лигу прав человека бывший посол СССР в Греции А. Г. Бармин. Опытный разведчик, Кривицкий несколько лет скрывался от агентов НКВД, организовавших за ним настоящую охоту, сумел даже опубликовать книгу в защиту уничтоженных Сталиным людей. В феврале 1941 года его нашли застреленным в номере вашингтонской гостиницы. О судьбе Бармина мне неизвестно.

Герой революции и гражданской войны, руководитель большевиков Кронштадта в 1917 году, командующий Балтийским флотом, писатель и публицист Ф. Ф. Раскольников в 30-е годы находился на дипломатической работе. С тревогой наблюдал он за репрессиями, медлил вернуться в СССР по вызову наркомата иностранных дел. Летом 1939. года его сместили с поста посла СССР в Болгарии и объявили «врагом народа». В ответ Раскольников опубликовав заявление «Как меня сделали врагом народа», а в сентябре 1939 года передал французскому агентству новостей известное теперь «Открытое письмо Сталину» Уже началась вторая мировая война» и потому письмо это напечатала лишь русская эмигрантская пресса.

Аресты невинных людей — лишь одно из звеньев сталинского террора Целью его была не только изоляция или уничтожение неугодных. Надо было сломить их волю, заставить дать ложные признания в шпионаже и вредительстве, назвать себя «врагами народа». При соблюдении законных методов и форм следствия это было невозможно. Поэтому Сталин санкционировал применение физических методов воздействия. Разумеется, пытки и истязания не сразу не в один день вошли в практику НКВД, — это был постепенный, но последовательный процесс. Избиения заключенных, следственный «конвейер», лишение сна, пытки жарой и холодом, голодом и жаждой, — все эти методы достаточно широко применялись в 1929–1931 годах в отношении «вредителей», нэпманов при изъятии у них золота, а также в отношении других «классово чуждых элементов». Более «гуманно» обращались, однако, органы ГПУ — НКВД с арестованными коммунистами. До весны 1937 года пытали и истязали только отдельных из них особо отобранные следователи, главным образом из верхушки НКВД. Так, при подготовке процессов «троцкистско-зиновьевского» и «параллельного» «центров» следователям разрешалось каким угодно путем сломить заключенных. После февральско-мартовского Пленума право применять по отношению к «упорствующим врагам народа» любые методы физического и психического воздействий было предоставлено большинству следователей. Не были отменены пытки и истязания заключенных и в 1939 году, когда устранили Ежова.

В начале XX века телесные наказания или рукоприкладство в тюрьмах вызывали бурное возмущение всех «политических» заключенных — эсеров, анархистов, меньшевиков, большевиков. В знак протеста устраивали коллективные голодовки, известны даже случаи коллективных самоубийств. Действия покорных Сталину карательных органов были надругательством над памятью всех поколений русских революционеров.

Но дело не только в том, что пытки и истязания принципиально неприемлемы для социалистического государства. Пытки и истязания — наиболее несовершенный метод следствия, который в большинстве случаев ведет не к выяснению, а к искажению истины, к оговору, к согласию обвиняемого на любые показания, лишь бы прекратить мучения. Это хорошо знали еще инквизиторы средних веков, добивавшиеся от узников показаний о связях с дьяволом. Это понимают разведки большинства стран. Это хорошо понимали Сталин и его подручные, вынуждая свои жертвы давать самые невероятные показания.

Известно, что даже «святая» инквизиция пыталась ввести какие-то ограничения в свою пыточную практику. Для НКВД никаких ограничений не существовало. Озверевшие следователи не только били, но и уродовали заключенных: выкалывали им глаза, вырывали ногти, жгли раскаленным железом, ломали руки и ноги, калечили половые органы.

По свидетельству Р. Г. Алихановой, известный партийный работник И. Хансуваров во время следствия 10 дней подряд простоял в воде. Жена одного из видных партийцев рассказала Алихановой, что, не сумев сломить ее мужа пытками, палачи привели в комнату, где шло следствие, их 16-летню дочь и изнасиловали на глазах отца. Подследственный подписал все «показания, которые ему подсовывали, а его дочь, выпущенная из тюрьмы, бросилась под поезд. В Бутырской тюрьме бывали случаи, когда мужа подвергали истязаниям на глазах жены, а жену — на глазах мужа.

«Имейте в виду, — сказали попавшему в Сухановскую тюрьму микробиологу П. Здродовскому, — здесь позволено все». В этой тюрьме, почти все заклююченные которой принадлежали еще недавно к «верхам» общества, первый допрос начинали часто с жестокой порки, чтобы сразу же унизить человека, сломить его волю. «Мне повезло, — рассказывал Здродовский, — по лицу меня били, но не пороли». Жену Папулии Орджоникидзе в Сухановской тюрьме засекли плетьми до смерти.

По свидетельству А. В. Снегова, в пыточных камерах Ленинградского НКВД заключенных сажали на цементный пол и накрывали ящиком, в котором с четырех сторон торчали гвозди. Вверху была решетка — через нее раз в сутки заключенных осматривал врач. Таким ящиком размером в кубометр накрывали небольшого ростом Снегова и крупного П. Е. Дыбенко. Говорили, что этот метод заимствован у финской охранки. Опыт пыток НКВД перенимал и у гестапо.

Один из полковников НКВД мочился в стакан и требовал, чтобы допрашиваемый выпил его содержимое. По свидетельству С. Газаряна, не добившись от Coco Буачидзе, командира грузинской дивизии, нужных показаний, ему распороли живот и бросили, умирающего, в камеру.

Большинство подвергнутых жестоким истязаниям подписали фальшивые протоколы следствия. Их воля к борьбе была сломлена, они были деморализованы, сбиты с толку, не понимали, что происходит. Нельзя осуждать этих людей, нельзя согласиться с генералом А. В. Горбатовым, который в своих мемуарах, опубликованных в 1964 году журналом «Новый мир», возмущается не столько следователями, истязавшими узников, сколько узниками, не вытерпевшими истязаний. Конечно, люди вели себя по-разному. Одни сразу же начинали давать любые показания, оговаривать десятки своих знакомых и сослуживцев, требуя их ареста. Такие люди становились тайными осведомителями НКВД, «стукачами» и доносили на своих соседей по тюремной камере или по лагерному бараку. Другие заключенные после первых же допросов разбивали себе голову о стены камеры, об умывальник, кидались на охранников во время прогулок, бросались в пролеты лестниц, в окна, вскрывали себе вены. Третьи долго и упорно сопротивлялись, но все же подписывали фальшивые протоколы. По свидетельству С. О. Газаряна, известного грузинского большевика Давида Багратиони пытали пятнадцать ночей подряд — до тех пор, пока он не потерял контроль над собой и подписал все, что от него требовали. Несколько месяцев, по свидетельству И. П. Алексахина, не давал показаний о своей «вредительской» деятельности видный работник Наркомтяжпрома И. П. Павлуновский. Его бросили в карцер, полный воды и кишащий крысами, и тут он не выдержал, стал стучать в дверь: «Варвары, что хотите, то пишите…»