Рой Медведев - О Сталине и сталинизме

В 30-е годы пропаганда сосредоточивала внимание главным образом на успехах, неизменно связывая их с именем Сталина.

Трагическое в жизни страны переплеталось с героическим. Противоречивость эпохи: с одной стороны, политическая реакция, с другой — дальнейшее развитие революции — накладывала отпечаток и на деятельность Сталина. Она складывалась не из одних преступлений. Сталин отдавал распоряжения не только о репрессиях и расстрелах. Как глава государства, он принимал решения по многим вопросам хозяйственного и культурного строительства, внешней политики, образования и здравоохранения. Он допустил и здесь немало ошибок, которые дорого обошлись советскому народу. Однако Сталин не мог вообще не считаться с идеологией и устремлениями партии, с положениями марксизма и ленинизма, с принципами социализма. Поэтому культ Сталина затормозил или повернул вспять развитие нашего общества в одних направлениях, но не мог остановить сравнительно быстрого развития страны и общества в других направлениях. Это до сих пор затрудняет разоблачение Сталина, которому официальная пропаганда приписывала все достижения страны и народа. Мало кто понимал, что означают арест и гибель многих советских руководителей, объявленных «врагами народа». Но все видели, как развивается Советский Союз, как возникают повсюду новые школы, заводы, дворцы культуры. Не все понимали, что означают аресты военачальников, объявленных «шпионами». Но все видели стремление партии и правительства создать сильную современную армию, способную противостоять нападению любого врага. Не все понимали, что означают аресты ученых, объявленных «вредителями». Но все знали о достижениях и быстром развитии молодой советской науки. Не все понимали» что означают аресты писателей, объявленных «троцкистами». Но люди читали не только книги, искажающие или приукрашивающие действительность, а и книги правдивые, ставшие классикой. Не все понимали, что означают аресты руководителей национальных республик, объявленных «националистами». Но все видели, как быстро идет экономический и культурный подъем отсталых ранее национальных окраин, развивается дружба народов, разделенных ранее стеной угнетения и вражды. И эти очевидные успехи порождали доверие не только к партии и государству, но и к человеку, который стоял во главе партии и государства.

И даже тот, видимо, случайный факт, что страшный своими репрессиями 1937 год был и наиболее урожайным в довоенный период, сослужил немалую службу Сталину. Ибо Сталин нанес удар по партии не во время кризиса и упадка, а во время подъема, и это помогло ему обмануть народ.

Некоторые мемуаристы и писатели пытались объяснить поведение советских людей в 30-е годы прежде всего страхом. В своих мемуарах А. Письменный писал: «В сложном, пожалуй, даже болезненном процессе научиться верить, подчиниться неумолимой и в то же время сомнительной логике общественной жизни тридцатых годов было что-то животное, нельзя этого не признать, вероятно, сходство с зоологическим инстинктом самосохранения. Может быть, это как раз и было самым нестерпимым. За всеми высокими рассуждениями, обширными выкладками, идейно-политическими домыслами притаился и приплясывал в моем сознании маленький бесенок обыкновенного страха. Он не исповедовал возвышенных принципов. И не был склонен к трибунному суесловию, ставшему таким обычным. Маленький бесенок инстинкта самосохранения со своей подлой рожей был наивен и прозорлив. Он не занимался политическим анализом. В его здравом смысле житейской мудрости было больше, чем в десятках ученых книг. Его скептические представления об окружающем мире приходилось скрывать от посторонних, потому что, хоть по-житейски они, может быть, и находились к истине ближе всего, их можно было счесть обывательскими и даже реакционными».

Еще чаще, чем простой инстинкт самосохранения, людьми владел страх быть опозоренными. Они доверяли партии и Сталину, верили, что искренне служат народу и социализму, и боялись оказаться за бортом.

Чтобы понять причины легкости, с какой Сталину удалось обмануть партию и народ, убедить советских людей в существовании в стране разветвленного фашистского подполья, надо вспомнить и о суровой, предгрозовой обстановке середины и конца 30-х годов.

На протяжении 20-30-х годов Советский Союз был единственным социалистическим государством на Земле. Советские люди были уверены, что смертельная схватка с империализмом и фашизмом не только неизбежна, но и близка. Это создавало и атмосферу приподнятости, и атмосферу тревоги.

В 30-е годы те, кто был враждебен Советской власти, создавали небольшие и разрозненные контрреволюционные организации. Значительные размеры приняла и шпионско-диверсионная деятельность капиталистических разведок, особенно разведок фашистских государств. Шпионаж против СССР не был мифом, хотя это нисколько не оправдывало ни искусственного разжигания страстей, ни шпиономании, ни массовых репрессий. Поэтому версия о существовании в СССР разветвленного контрреволюционного подполья могла казаться многим, особенно молодежи, правдоподобной, люди поверили в существование фашистской «пятой колонны».

Возникла именно такая психологическая атмосфера, которая нужна была Сталину и существенно облегчила проведение его террористической программы. Жестокость и подозрительность Сталина воспринимались в этой атмосфере как положительные качества. Таким образом, Сталин и в годы террора продолжал опираться на обманутые им массы, используя их порыв к лучшему будущему и любовь к Родине. Свое отступничество от идеалов социалистической революции Сталин всегда прикрывал архиреволюционными фразами, и это не давало возможности трудящимся разобраться в истинных мотивах, которые им двигали. Но эта же поддержка народа, без которой даже Сталин не мог бы сохранить власть, не позволила ему выйти сколько-нибудь далеко за пределы социалистического общественного строя и полностью уничтожить основные социальные завоевания революции. Обманув советских людей, Сталин уничтожал ветеранов революции как «врагов народа». Но он не мог открыто выступить против революции, против Ленина, против социализма. Сталин сильно замедлил колесо истории, но повернуть его вспять не мог.

Еще задолго до революции партия большевиков — и в этом одна из важных ее особенностей — строилась на основе строгой централизации. Вопрос о соотношении демократии и централизма в партии был с момента возникновения РСДРП основным в дискуссиях между большевиками и меньшевиками. Меньшевики тогда немало протестовали против жесткой централизации в партии, против увеличения полномочий партийного руководства, против системы демократического централизма, превращающего, как они считали, членов партии в «колесики» и «винтики» и т. п. Ленин всегда решительно отвергал подобные рассуждения и протесты меньшевиков как проявление интеллигентской расхлябанности и мелкобуржуазного индивидуализма. Несомненно, опасения по поводу чрезмерного централизма в партии были вызваны не только «интеллигентской расхлябанностью». Вряд ли можно утверждать, что Ленин вообще не видел многих опасностей чрезмерного централизма. Вместе с тем он неизменно указывал, что именно благодаря четкой централизации и строгой дисциплине — не в меньшей степени, чем благодаря правильной политической программе — социалисты могут рассчитывать на победу в революционной борьбе в такой стране, как Россия.