А. Боханов - Деловая элита России 1914 г.

В России исстари больше ценилась честь, доброта, знатность рода, христианское благочестие, успешная государственная карьера, чем богатство само по себе и любые формы коммерческого успеха. Как с горечью писал профессор-экономист И.Х.Озеров, "русское общество в вопросе индустриализации России стояло на очень низком уровне? Русское общество жило дворянской моралью – подальше от промышленности – это де дело нечистое и недостойное каждого интеллигента. А вот сидеть играть в карты, попивать при этом и ругать правительство, вот настоящее занятие мыслящего интеллигента(3). Здесь нет возможности подробно остановиться на причинах, сформировавших подобный нравственный климат общества, его менталитет. Они следствие специфических и глубинных черт развития государства и народа во времени и пространстве и не могут быть темой попутного разговора. Объяснение этого феномена можно найти в трудах В.С.Соловьева, Н.А.Бердяева С.Л.Франка, Г.П.Федотова и других выдающихся отечественных философов, много размышлявших над процессами формирования национальной психологии и национального характера. Однако и полностью обойти эту проблему невозможно, так как в ней сфокусировано многое из того, что в конечном итоге определило не только поражение самих предпринимателей, но и горькую судьбу России. Затронем вкратце важнейший вопрос: об органичности капитализма в России.

Государственная самодержавная власть в силу объективных потребностей империи, большое внимание уделяла развитию транспорта и промышленности, но ее аграрная политика отличалась стойким консерватизмом. Даже после отмены в 1861 году крепостного права, когда стали происходить огромные сдвиги в деле индустриальной модернизации страны (в конце ХIХ века по темпам ежегодного прироста промышленной продукции Россия занимала лидирующее положение в мире), сельскохозяйственный сектор преобразовывался очень медленно. Здесь преобладали малоэффективные формы производства, скованные рутинным общинным землеустройством. Крестьянская община, этот пережиточный продукт средневековья, базировалась на уравнительных принципах. Она определяла способ хозяйствования на общепринятом в крестьянской среде уровне достаточности, гарантируя ее членам невзыскательный прожиточный минимум. Крестьянин-общинник на протяжении столетий был лишен главного средства производства – земли, находившейся в коллективном владении. Община позволяла землепашцу выжить, но исключала возможность проявить значительную хозяйственную инициативу, деловой риск и не давала ему вырасти в крупного агрария-предпринимателя. Такое положение считалось в крестьянском миру нормой и государство поддерживало и охраняло эти традиционные представления и уклад.

Известный русский общественный деятель П.Б.Струве, переживший на своем веку множество идеологических разочарований (начинал пламенным марксистом, а умер убежденным либерал-монархистом) писал в 1918 году: "Крушение государственности и глубокое повреждение культуры, принесенные революцией, произошли не оттого, что у нас было много промышленного и вообще городского пролетариата в точном смысле, а от того, что наш крестьянин не стал собственником – буржуа; каким должен быть всякий культурный мелкий землевладелец, сидящий на своей земле и ведущий свое хозяйство. У нас боялись развести сельский пролетариат, и из-за этого страха не сумели создать сельской буржуазии"(4). Диагноз П. В. Струве был верен. При всех несомненных достижениях отечественной промышленности, крупная индустрия, а в более широком смысле и вся буржуазно-либеральная цивилизация в России, всегда оставались лишь анклавами в чуждом, враждебном и безбрежном крестьянском море.

Вопиющие несоответствия между новейшими организационно-структурными формами капитализма и отсталым сельским хозяйством осознавалось самими предпринимателями, вызывало у них беспокойство. Положение промышленника, крупного предпринимателя в крестьянской стране было очень ненадежно. Подобные настроения имели широкое распространение в деловом мире и служили темами не только частных бесед. Об этом писали газеты и журналы (правда, весьма немногие), над этим же размышляли и деловые люди на своих собраниях и съездах. Окостеневшая в агрессивной бедности деревня таила в себе огромную опасность для всего народно-хозяйственного развития.

Это понимали и в высших коридорах власти. Смелая и отчаянная попытка изменить аномальное состояние была предпринята П. А. Столыпиным при деятельной поддержке последнего царя Николая. Власть избрала путь реформ, чтобы избежать в будущем еще более страшных революционных потрясений, чем пережитые страной в 1905 г. Выдвигая программу преобразования землевладения и землепользования на принципах частной собственности, "сильный премьер" никакими оригинальными идеями не пользовался. Он лишь нашел в себе мужество, у него хватило мудрой прозорливости приступить к непопулярным мерам, имеющим целью создание на селе крепкого хозяина-владельца, не подверженного разрушительным радикальным устремлениям. В 1904 г., еще будучи саратовским губернатором, он писал: "У русского крестьянина – страсть всех уравнять, все привести к одному уровню, а так как массу нельзя поднять до уровня самого способного, самого деятельного и умного, то лучшие элементы должны быть принижены к пониманию, к устремлению худшего, инертного большинства. Это видится и в трудности привить к общинному хозяйству сельскохозяйственные улучшения и в трудности часто наладить приобретение всем обществом земли при помощи Крестьянского банка, так что часто расстраиваются выгодные для крестьян сделки"(5).

О необходимости ликвидации общины размышляли общественные и государственные деятели еще до появления П. А. Столыпина, но только в его лице Россия в 1906 г. получила инициативного, волевого администратора-преобразователя, которых стране всегда не хватало. Столыпинские реформы – последняя возможность удержать империю на эволюционном пути. Однако курс важных преобразований традиционного хозяйственного уклада был встречен нападками и улюлюканием не только в среде революционеров-нигилистов, но и теми, кто относился к состоятельным кругам общества. Еще не успела реформа развернуться, а уже отовсюду зазвучали голоса о ее провале. После убийства в 1911 г. П. А. Столыпина этот тезис довольно быстро канонизировали, а категорические выводы о "неудаче" и "крахе" до сих пор еще можно встретить на страницах различных сочинений. Однако такую упрощенную оценку нельзя принимать безусловно на веру. Программа реформ была рассчитана на длительную перспективу, но история распорядилась так, что необходимого минимума времени – двадцати лет – у России просто не было.