А. Боханов - Деловая элита России 1914 г.

Суть столыпинских нововведений (вопреки расхожим представлениям) не сводилась лишь к механическому разрушению общины и созданию определенного количества самостоятельных хозяйственных единиц. Задача была значительно глубже и масштабней: создать новый культурно-психологический тип крестьянина, имеющего желание, знания и способности вести собственное дело на своей земле. Но не такого, кто ковыряет дедовским инвентарем и стародавними методами бедную землю, получая скудные средства пропитания, а такого, кто способен организовать современное аграрное производство, стабильно нацеленное на рынок. Создание массы подобных отечественных фермеров (их слой начал зарождаться еще раньше) образовало бы естественную и прочную основу либерально-буржуазной трансформации России.

Собственник и хозяин – всегда сторонник законности и порядка. Он ответственен в решениях и поступках, так как в случае неудачи рискует всем своим делом, личным имуществом. Ему чуждо желание безоглядно сокрушить окружающий мир, улучшить который он стремится лишь законными средствами. История мирового сообщества свидетельствует: чем выше уровень благосостояния государства, тем оно устойчивей, тем меньше оно подвержено внутренним социальным потрясениям. Основу благосостояния везде и всегда составляет именно личная, или частная собственность (в различных формах). Столыпинская реформа опоздала и, образно говоря, Россия не успела занять свое место в экспрессе, уносившем многие другие страны и народы в будущее.

Это опоздание лишало исторической перспективы и буржуазию. В коротких заметках невозможно очертить все стороны поразительной ситуации, при которой новые хозяева стали заложниками и жертвами прошлого. Утверждение предпринимателей в различных областях хозяйственной деятельности не сделало их главной общественной силой. Российская империя и в начале ХХ века сохраняла многие черты старой дворянской вотчины, где главные рычаги управления находились в руках первого или "благородного" сословия и генетически с ним связанной бюрократии. Дворянская спесь и корпоративные предрассудки определяли отношение к деловым людям не только в народной гуще, но и в кругах т.н. "образованного общества" и приведенное выше наблюдение профессора И.Х Озерова верно по сути.

Даже тогда, когда в погоне за поддержанием высокого стандарта жизни людям с "родовитой генеалогией" приходилось идти на поклон к купцу, промышленнику или банкиру, занимать у них деньги, или сотрудничать с ними в различных коммерческих начинаниях, то и тогда им с большим трудом приходилось преодолевать устоявшиеся психологические барьеры. Вне деловой сферы, в повседневной жизни, контактов и общении между "менялами", "аршинниками", "парвеню" и "благородными господами" было очень мало. И если в провинции эта пропасть лишь ощущалась, то в крупных городах, особенно в Петербурге, подобное отчуждение являлось непреложным правилом жизни. В этом главном административном, политическом и финансовом центре империи размещались правления ведущих банков, страховых обществ, транспортных и промышленных корпораций. Ими руководили разные люди, порой очень несхожие по своему социальному, этническому происхождению и уровню культуры.

Среди крупнейших петербургских банкиров и промышленников встречались выходцы из семей старинного купечества, наряду с которыми фигурировали имена известных чиновников в отставке (совмещение должностей в госаппарате и в коммерческих структурах было запрещено законом). В респектабельных офисах фирм можно было встретить и "сиятельных особ", носителей громких дворянских фамилий, владельцев родовых титулов, занимавших директорские кресла и места членов наблюдательных советов рядом с купцами, "осколками бюрократии" и различными "биржевыми зайцами", сколотившими состояния удачными операциями с ценными бумагами. В рамках отдельных компаний они, акционеры и администраторы, были объединены общностью экономических интересов. Но как только заканчивалось заседание правления, совета или очередное собрание пайщиков – акционеров, где они занимались оперативными вопросами управления, или решали более крупные финансово-организационные задачи, то все эти маленькие сообщества распадались и вне деловой сферы контактов между ними практически не было. Жили в разных районах, посещали только свои клубы, вращались в узкой сословно-социальной среде.

Крупному финансовому дельцу, не имевшему "хорошей генеалогии", легче было заработать очередной миллион, или учредить компанию, чем получить приглашение на обед в аристократический особняк с родовым гербом на фасаде. Даже если владелец этого "палаццо", с обвалившейся штукатуркой и рассохшимися полами, никаких дарований, талантов и способностей не имел, а само это разваливающееся "родовое гнездо" давно уже было заложено и перезаложено, то и тогда продолжал считать себя выше "этих выскочек", "акул наживы" и "денежных мешков", недостойных его общества. Значительно сильней дворянская спесь проявлялась у тех, кто имел средства, часто получаемые как раз от удачного коммерческого сотрудничества именно с "безродными личностями" и во многих случаях благодаря им. До самого конца своего существования в высшем обществе России сохранялись подобные предрассудки. Скажем, женитьба обедневшего аристократа на богатой купеческой дочери сплошь и рядом в салонах расценивали как мезальянс, который можно было понять (жить-то надо!), но который не могли принять. Иногда подобные браки надолго становились темами оживленных светских пересудов, приобретая характер громкого скандала.

Своеобразная общественная ущемленность предпринимателей сказывалась на их социальном мироощущении. Многие из них, утвердившись в деловом мире, принимали "правила игры" архаичной сословной системы и всеми правдами и неправдами домогались чинов, званий и дворянского статуса. Этот внутренний разлом предпринимательской среды мешал процессу "ж универсальной консолидации. К началу ХХ века уже не было редкостью, когда старинные и известнейшие семьи торговцев и промышленников покидали ряды купечества и переходили в дворянство. Но сплошь и рядом этих новых "благородных" не очень жаловали и в составе высшего сословия они в большинстве своем оставались не более чем "мещанином во дворянстве",

В силу различных причин буржуазия в России не смогла стать творцом новой социальной действительности, силой, открыто отвергающей отжившие юридические и правовые нормы, традиции и представления, мешавшие движению вперед не только экономики, но и самого общества. "Его Величество Купон" и "Господин Капитал", эти страшные жупелы дворянско-народнической литературы и публицистики, так и не приобрели в массовом сознании сколько-нибудь привлекательной окраски. Да и самих предпринимателей, особенно крупных, было в России очень мало. Внутренний социальный потенциал для капиталистической эволюции и в ХХ веке был очень ограничен. Распространенные в ту пору сетования предпринимателей "на бедность капиталов" имели под собой вполне реальную основу. В силу отсутствия широкого спроса, например, российские акционерные компании лишь в редких случаях эмитировали акции мелкого номинала, а самой распространенной отечественной ценной бумагой длительное время оставалась акция 250-рублевого достоинства.