Булач Гаджиев - Шамиль

Лазарев — 765, помещик Кожевников — 5472, дворянин Пильцов — 2175 десятин и т. д.

Новые хозяева принесли новые порядки. Генерал Фезе с жителей Койсубулинского общества потребовал по одному рублю серебром и по одному барану в год, с салатавцев — по 4 барана и обязанность содержать караулы царских солдат. Жители Казикумухского ханства должны были внести в казну 3 тыс. червонцев, акушинцы — 2 тыс. червонцев и 2 тыс. овец. С рутульских обществ в год взималось 500 рублей.

Вскоре А. П. Ермолов, как оказалось, вынужден был признать, что дань полностью» не может быть собираема».

Генерал Фезе у барона Розена требовал применять оружие в случае сопротивления горцев.

По приказу А. П. Ермолова в 1819г. перевалы на Азербайджан и Грузию были закрыты. Этой мерой пресекались торговые связи дагестанцев с соседями. «В случае обнаружения дагестанцев в Кахетии, — говорится в директиве кавказского начальства, — подвергать их немедленному аресту, а имущество конфисковать». Зимние пастбища на кумыкской плоскости также оказались заблокированными. Появилась угроза захирения скотоводства, ведущей отрасли хозяйства в «вольных» обществах. Строго запрещалось передвижение населения из одной части Дагестана в другую. Тысячи горцев, живущих за счет труда на отхожих промыслах, также остались без средств к существованию. Ощущалась острая нехватка продуктов, они резко подорожали. Даже соль, как рассказывают, оценивалась на вес золота. «Все это, — читаем в «Истории Дагестана» (т. И. М, 1968. С.84), — обрекало горцев на полуголодную жизнь. Им оставалось одно из двух: либо влачить жалкое существование, либо подняться на защиту своих прав». Дагестанцы предпочли второе.

Была и другая причина, вызвавшая волнения. Шамиль говорил: «Всякого рода насилие, взятки и поборы, а в случае сопротивления открытый грабеж, нередко сопровождавшийся убийством, составляли ежегодные заботы дагестанских владетелей». Шамиль считал, что перечисленные мотивы «побудили имамов призвать соотечественников к оружию».

Ханы и беки чинили суд и расправу над крестьянами, заподозренными в чем‑либо, сажали в ямы, политически опасным отрезали уши, нос, выкалывали глаза. За счет народа увеличивали земли, раздували подати и повинности. А многие из них, получив покровительство царя, вовсе распоясались. «Мы, — писал А. Руновский в своем «Дневнике…», — способствовали угнетению горцев со стороны их владетелей…». «Шамхал Тарковский, — сообщал один из современников, — не боится никакой вражды народной, продолжает рубить и притеснять своих подвластных, не отдавая никому в этом отчета».

Все это вызывало ропот, а нередко и открытые выступления горцев. В таких случаях на подавление восставших прибывали генералы с войсками. Когда крестьяне Нижнего Казанища проявили неповиновение шам–халу Абу–Муслиму, князь Орбелиани с воинской частью двинулся ему на помощь. В этой операции участвовал и шамхал. Недалеко от аула войска остановились и по приказу князя дали несколько холостых орудийных залпов. Затем во дворе Далгата, сына Абу–Муслима, наместника шамха–ла в селениях Верхнее и Нижнее Казанище, собрали народ. Вызвали одного из «непокорных», привязали его к столбу и избили. Так же поступили со вторым. Горцы стали просить у Орбелиани пощады. Дома заступников и тех, кто бежал из аула, были уничтожены. Затем крестьяне с обнаженными головами были вынуждены слушать оскорбительную речь шамхала. После этого, оставив в этих селениях 2 батальона пехоты и дивизион артиллерии, которые должны были жить за счет казанищенцев, Орбелиани вернулся в Темир–Хан–Шуру, а шамхал Абу–Муслим — в свою резиденцию в Кафыр–Кумухе. Подобных примеров можно привести множество.

Таким образом, Кавказская война явилась результатом беспощадного угнетения трудящихся горцев ханами и беками, с одной стороны, и царскими колонизаторами, с другой. Ни один ив трех имамов, не будь всего этого, не сумел бы поднять народные массы на войну.

Долгая борьба против колонизаторов и местных феодалов также не могла бы вестись без социальной базы, с помощью лишь «кучки мюридов», как считают некоторые. Выступившие под флагом газавата — «священной войны» острие удара направили не только против самодержавия, но и против беков и ханов, которые изнутри старались разрушить движение.

Родиной дагестанского мюридизма (откуда разнеслись призывы к газавату) следует считать лезгинский аул Юхари–Яраг Кюринского округа. А первым человеком, начавшим проповеди мюридизма, был мулла Магомед. На сходе земляков он заявил, что все их беды начались, прежде всего, с прихода в Дагестан царских войск. Он напомнил, что семь лет их родиной правил генерал Ермолов.

«Что делаете в это время вы? — спрашивал мулла Магомед толпу. — Чем заняты? Совершенно забыли религию. А отсюда и проистекают самые дурные последствия: воровство, пьянство, разврат. Во главе аулов находятся люди невежественные, страдающие дурными пороками. Убийство и кровопролитие у нас в порядке вещей… Я пришел к выводу, — продолжал говорить Магомед Яраглинский, — что если так и дальше будет оставаться, то царские войска захватят весь Дагестан, а мы падем до последней степени нравственно и духовно… И тогда никому из нас не избежать божьего наказания».

Экзальтированная масса спрашивала, что ей делать.

«Идти на газават! — тогда объявил мулла. — На священную войну!»

Слухи о странных проповедях докатились в Казикумух к Аслан–хану, в земли которого входил и Юхари–Яраг. Предчувствуя недоброе, хан тотчас отправил в Южный Дагестан своего личного секретаря Джамалутди–на. Выбор пал на этого человека еще и потому, что он, как никто в Дагестане, знал религиозные учения самых разных толкований. Но, побывав в Юхари–Яраге, Джамалутдин не только не разоблачил, не изолировал муллу Магомеда, но и остался с ним, отказавшись вернуться к своему повелителю. Он видел, как сюда прибывали и простые горды, и муллы из самых отдаленных точек Дагестана и даже из Чечни.

«Народ, — обращаясь к ним с крыши высокой сакли, внушал Магомед, — мы не магометане, не христиане и не идолопоклонники. Магометане не могут быть под властью неверных… Молитесь богу усердно, плачьте и просите его… а когда нужно будет вооружиться — о том я узнаю по вдохновению от бога и тогда объявлю вам…» [2] Missed footnotetext .

Очень скоро в Кюрдрмирском обществе, Казикумухском и соседних с ним округах можно было наблюдать, как взрослые люди, называвшие себя мюридами, ходили из аула в аул, размахивая деревянными саблями, и беспрерывно повторяли слово «газават» — «священная война».

Чтобы стать мюридом–послушником, требовалось благословение мюр–шида. Первым наставником был признан шейх Магомед Яраглинский. На Кавказе мюриды делились на мюридов по тарикату и мюридов наибских. ГЙрвые являлись скорее монахами, чем воинами. Они обязаны были вести аскетический образ жизни, мало разговаривать, как можно больше молиться богу, не думать о газавате, чувствовать к войне отвращение. Мюриды наибские, напротив, должны были целиком посвятить себя войне: бросить семью, детей, взять в руки ружье и идти на газават против неверных. Своей пропагандой и призывами мулла Магомед придал мюридизму политическое направление.