Вусал Гаджиев - Притча

© Вусал Гаджиев, 2022

ISBN 978-5-0055-9903-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мне было пять лет, когда дедушка рассказал мне эту притчу.

Когда-то давно старый индеец открыл своему внуку одну жизненную истину.

– В каждом человеке идет борьба, очень похожая на борьбу двух волков. Один волк представляет зло – зависть, ревность, сожаление, эгоизм, амбиции, ложь…

Другой волк представляет добро – мир, любовь, надежду, истину, доброту, верность…

Маленький индеец, тронутый до глубины души словами деда, на несколько мгновений задумался, а потом спросил:

– А какой волк в конце побеждает?

Помню его взгляд. Потухший. Помню, как неуверенно вошел в мою комнату. Помню дрожащие губы и тяжелое дыхание. Помню чуть слышный голос.

«Ее больше нет».

Бум. Будто от души приложились огромной дубиной по затылку, темени и лбу разом.

Оглушение. Ослепление. Онемение. Одурение. Одновременно.

Падение в пропасть. Без падения. И без пропасти.

Эхо. Меня зовут. А как меня зовут?

Помню его слезы. Сел на кровать рядом со мной, крепко обнял и густо зарыдал. Никогда – ни до, ни после я его таким не видел.

Я всегда считал отца самым сильным человеком на земле – не по физике, но по духу. Когда умерли его родители, и когда медленно и мучительно от тяжелой болезни умирал его брат, я не увидел в его глазах ни одной слезы. Может, он выплакал их в одиночестве, может, свидетелем этих слез была мама. Может. Я не видел. До того дня, когда он потерянным человеком вошел в мою комнату. Я видел. И чувствовал. Поймал себя на мысли, что плачущий так отец – один из самых впечатляющих и потрясающих до самой глубины естества моментов в моей жизни. К тому дню (забегая на много лет вперед скажу, что этот момент таковым остался и до сегодня). Странно. Я только что узнал, что мамы не стало, а мои мысли занимал только отец, пусть и содрогающийся в неистовом плаче.

Мой папа говорит: когда где-то случился пожар или, к примеру, корабль терпит крушение, хотя бы один человек должен сохранять холодную голову и оставаться спокойным, иначе все могут погибнуть.

Когда это произошло, я не паниковал – совсем – в тот же миг мне все стало безразличным. Я не боялся и был готов потонуть вместе с кораблем. Или сгореть.

Память безжалостна.

Болезнь Альцгеймера 1 1 Болезнь Альцгеймера (также сенильная деменция альцгеймеровского типа) – наиболее распространённая форма деменции, нейродегенеративное заболевание, впервые описанное в 1907 году немецким психиатром Алоисом Альцгеймером. это страшно. Но не сейчас. Не для меня. Но ее нет.

Гипертимезия 2 2 Гипертимезия – способность личности помнить и воспроизводить предельно высокое количество информации о её собственной жизни, исключительная автобиографическая память. это страшно. Сейчас. Для меня. Ее нет.

***

Драма. Не счастье, не горечь, не разочарование, а именно глубокий драматический момент пробуждает главные, самые глубинные сущностные человеческие чувства. Что-то сакральное, что-то не отсюда, не из нашего привычного мира.

Мама. Ничего не может быть сильнее материнской любви. Ничего. Любовь матери к своему ребенку можно сравнить разве что с любовью ребенка к матери или к отцу. И то с натяжкой – первая сильнее, как мне думается. Любовь романтическая, между мужчиной и женщиной это нечто иное. Я уж не говорю про другие виды любви.

Мама. Ничего не может быть больнее и сокрушительнее, чем смерть близкого и любимого человека.

Это как лакмусовая бумажка, которая определяет, обнаруживает неважность (или маловажность) всего остального – всех остальных проблем и невзгод.

Отец рыдал у меня на плече, а я смотрел безжизненным эфирным взглядом на белую стену. Нет. Это был мертвый взгляд. Одно и то же? Не совсем.

Я как Давид 3 3 Дави́д – второй царь народа Израиля после Саула, младший сын Иессея из Вифлеема. По Библии, царствовал сорок лет: семь лет и шесть месяцев был царём Иудеи, затем 33 года – царём объединённого царства Израиля и Иудеи. .

«Я возмутился; я склонил голову; я испытываю печаль весь день…. Я изнемогаю и сокрушаюсь чрезмерно; я кричу от терзаний сердца моего…. Мое сердце плачет, моя сила не поможет мне: и свет из моих глаз также ушел от меня».

Так было.

Я уже умер. Я чувствовал это.

Отец успокоился, отпустил меня и, поднявшись, белесо-багровым ребром правой ладони резко, и несколько даже судорожно протер глаза. Посмотрел на меня. Я увидел в его глазах еще большую растерянность, чем она была у него, когда он только вошел в комнату. Он свел брови – это значило либо недовольство, либо беспокойство. Все в порядке? – спросил он охрипшим голосом. Вновь присел на кровать. И начал что-то говорить. Не помню что. В то время я думал о том, что только что умер и пытался осознать каково это – умереть, и мучительно старался понять, как быть.

Деформация сознания.

Мама. Ничто не может обладать в человеческих отношениях той же степенью чистоты и даже священности, какое есть в отношении ребенка к своей матери. Некоторые из нас лишены этого чувства по причине духовной, некоторые – потому как у них нет матерей.

Помню, как стригся в парикмахерской, и поймал себя на мысли, что у женщины-парикмахера очень приятные нежные руки. Она проводила ими по моим волосам, стряхивала волосы с лица, а я отгонял от себя мысли о том, что ее руки нежнее рук моей матери. Я не мог позволить себе признаться в этом из-за той великой детской любви, которую испытывал к своей маме – наивной, но такой чистой. Эта мысль о превосходстве рук чужой женщины над руками моей мамы клещом вцепилась в мое сознание. Но благо к концу стрижки, неимоверными усилиями – умственными, духовными и даже физическими, я смог все же переубедить себя, одержав эту маленькую, но бесконечно важную победу для себя и моей мамы внутри меня.

Я был доволен тем, как готовила моя мама. Часто я даже брезговал есть пищу, приготовленную другими – где-нибудь в школе или в гостях. Но как-то раз я попробовал котлеты на дне рождения друга, которые приготовила его мама, и подумал, к горечи для себя, что эти котлеты вкуснее маминых котлет. Помню, как эта мысль отозвалась болью в животе, и с каким большим трудом я смог переубедить себя в том, что это не так, что с котлетами моей мамы не сравнятся никакие другие котлеты в мире. Просто, потому что они мамины. Аргументы без фактов.

Мама – была лучшей для меня, лучшей во всем, что делала, а моя детская любовь была столь чистой, что не допускала никаких изъянов или недостатков в ее святом образе. С возрастом ты по-другому смотришь на подобные моменты, но образ мамы, как самой лучшей, сотканный, сформированный в те детские годы, остается в твоем сердце непоколебимо.