Эдвардас ГУДАВИЧЮС - История Литвы с древнейших времен до 1569 года

Утверждение на высоком уровне литовской правовой системы суммировало результаты сословного развития страны и фиксировало европейскую общественную структуру Литвы, политическую и социальную интеграцию литовского и русинского дворянства. Политически этот баланс был подчеркнут 18 октября 1529 г. при публичном возведении Сигизмунда-Августа в великие князья Литовские. Достигнув этого, Сигизмунд II в ноябре отбыл в Польшу. Следуя обычной практике, в 1530 г. поляки назвали Сигизмунда-Августа своим королем. Подобное признание порядка престолонаследия свидетельствовало о возросшем весе Литвы в персональной унии. Положение Литвы – между Россией и Польшей – стабилизировалось. /541/-/543/

Прочное прикрепление крестьян к поместьям превратило верхний слой дворян в землевладельцев, способных воспользоваться правовым статусом, провозглашающим их сословные привилегии. В источниках первой половины XVI в. наряду с термином «дворянин» появился «земянин» (ему сопутствовал термин «необосновавшийся дворянин»). Ориентированная на отдельные территориальные единицы, перепись призывного войска фиксировала всё более четкую военную дворянскую организацию, представляемую хорунжими. Формирование панских владений, разделение великокняжеских имений в волостях или превращение этих волостей в имения, гарантия непосредственной подчиненности дворян в привилее стране от 1529 г., – выделяли эту организацию из общеволостной административной и правовой юрисдикции. Конечно, это совершалось медленно, поскольку администраторы одновременно были и судьями, однако в I Литовском статуте все же нашлась статья, согласно которой дворяне не подлежали суду тиунов. Появившиеся в Литве рыцари немедленно превращались в землевладельцев. В Великом княжестве Литовском эти процессы слились в один, тогда как в более зрелых странах Европы они следовали друг за другом. Возникновение понятия дворянин-земянин указывало на образ жизни землевладельца как на явление, а этим явлением определялось возникновение сословного сознания.

Так состоялось юридически оформленное существование литовской сословной модели, которая одновременно была властью панской олигархии. Сложившееся дворянское сословие олигархия считала своей опорой, и сам расклад социальных сил это ей позволял. Дворяне не воображали своего реального положения без панской гегемо- /544/нии, без права панов говорить от имени всего дворянства. Рядовые дворяне стремились в дворянскую элиту, эта элита – в низший слой панов, последний – к вершине панской карьеры. Взгляд бояр на государственное управление определялся прежде всего взглядами панов. Однако появление и функционирование сейма позволило дворянам понемногу ощутить свое место в государстве. Дворянство ориентировалось на панское самосознание, но паны, прививая дворянам собственное понимание государственных ценностей, порождали тем самым и самостоятельный взгляд на эти ценности. Национальное и политическое самосознание проникало в толщу дворянства и развивалось как дворянская разновидность самосознания, вызывая необходимость в проявлении социальных и политических интересов. Мнение дворян уже приходилось учитывать при каждом назначении серебщины, взыскиваемой с их крестьян, а также при выработке условий военной службы. При обсуждении всех вопросов перевешивал голос панства, но он уже не был единственным, а представители дворянства почувствовали естественную солидарность и ответственность перед оставшимися на местах товарищами по сословию. Сейм стал школой осознания дворянами их социальных и политических интересов.

В первые десятилетия своего существования эта школа обучала скорее панов, чем дворян. Если раньше аристократия не была озабочена подбором необходимых для нее креатур, теперь она без труда научилась это делать. Однако сама подобная необходимость свидетельствовала, что дворяне медленно, но неудержимо стали втягиваться в политическую жизнь страны и воспринимать себя как прослойку, обладающую собственными интересами.

В тридцатых годах XVI в. роль дворян на сеймах еще немногим отличалась от их пассивной роли в десятых-двадцатых годах, однако эпоха была уже другая. После того как аристократия под руководством Альберта Гаштольда узаконила исключительную юрисдикцию I Литовского статута и расширила прерогативы рады панов, а августейшей семье обеспечила династическое будущее в лице Сигизмунда-Августа, – не осталось важнейших точек, в которых пересекались бы интересы династии и знати. В повестку дня встали накопившиеся противоречия.

Главным противоречием было уменьшение домена, вызванное войной с Россией. Кроме того, державцы имений, мало в том заинтересованные, лишь вполглаза охраняли границы великокня- /545/жеских земель. Этим пользовались их соседи, втихомолку отхватывая по кусочку. Соответствующая статья I Литовского статута предусматривала присуждение такой же площади после установления факта незаконного присвоения, однако подобные дела чаще всего возбуждались по инициативе крестьян, не желавших доставаться частному землевладельцу. Лучше других эту ситуацию прочувствовала Бона, обладавшая экономическим талантом и не привыкшая тратить время на неактуальные политические ходы.

По указанию Сигизмунда II (фактически – Боны) I Литовский статут был переведен на латынь. Великая княгиня была хорошо знакома с литовскими законами (из двух сохранившихся копий латинской редакции I Литовского статута обе принадлежали ей или ее окружению). Бона поддерживала усилия польских политиков, уже оценивших политическую роль дворянства в Великом княжестве, целью которых было настроить дворян против панов, чтобы таким образом ослабить тылы аристократии, оборонявшей литовскую государственность. В 1536 г. Альберту Гаштольду пришлось при помощи отдельного меморандума (назв. «Рассуждение Гаштольда») защищать саму идею издания национальных законов. Канцлеру Литвы оппонировал канцлер Польши Ян Хоенский, однако у рады панов хватило сил для того, чтобы отстоять правовую систему Великого княжества. Ревизия I Литовского статута была для Боны лишь своеобразной разведкой, ибо разумная итальянка осознала самое для себя существенное – способы и средства присвоения великокняжеских земель. Уже находясь в Литве в 1529 г., августейшая чета начала возвращать земли – заложенные, доходы от которых давно превысили одолженную сумму, принадлежавшие умершим (они должны были отойти великому князю), присвоенные в ходе незаконного межевания. Было предписано документально подтвердить право на управление спорными землями. Это было лишь началом акции, но и оно вызвало протесты всесильных /546/магнатов. Против Боны объединились прежние антагонисты Альберт Гаштольд и Радзивиллы: Георгий и Иван. Вельможи поняли, что это не просто ревизия великокняжеских земель, но и создание отдельного домена для Боны (возвращаемые земли доставались именно ей), поэтому свои протесты они нацелили именно в эту мишень. Стало ясно, что началась борьба из-за того, кто будет управлять Литвой – великая княгиня или канцлер. Дворяне еще были слабы для того, чтобы воспользоваться этой борьбой, уже расшатывавшей магнатскую власть.