Константин Горшенин - Нюрнбергский процесс, сборник материалов

Вы только что сказали мне, что сказанное вами в этой речи — а это было в ноябре — соответствует действительности. Вы говорите о том, что вы всеми силами пытались поддерживать национал-социалистское движение и его руководителя. И далее, как вы видите, вы говорили, что вы «милостливой судьбой были избраны для того, чтобы соединить руки нашего канцлера и фюрера и нашего любимого фельдмаршала». К ноябрю 1933 года вы должны были уже прекрасно знать о том, каким образом Гитлер, ваш фюрер и канцлер, расправлялся с теми людьми, которые были его политическими противниками. Почему вы говорили, — вы ведь ужи высказали нам свою точку зрения, — что вы очень гордились тем, что всеми имеющимися у вас средствами оказывали поддержку национал-социалистской партии, если вы не соглашались с ее идеями?

Папен: Мы всеми силами боролись в кабинете против нарушения Гитлером и партией политики коалиции. Конечно, эти нарушения нам были известны. Я лично во многих речах, которые не представлены суду, указывал также на эти нарушения. Однако пока существовал этот пакт о коалиции, я должен был надеяться, что мы сумеем добиться своего, и поэтому, только по этой причине, я заверил Гитлера в своей лояльности, для того чтобы он со своей стороны относился лояльно к нам.

Файф: Я хочу привести вам последние слова вашей речи. Здесь вы обращаетесь с весьма осторожным и продуманным призывом к своим согражданам-католикам. Вы говорите: «Давайте в этот час заверим фюрера и новую Германию в том, что мы верим в него и в его деятельность». Почему вы говорили в подобных выражениях? Ведь в ноябре 1933 года вы должны были знать о том, что политика Гитлера заключалась в уничтожении оппозиции, в уничтожении его политических противников, в уничтожении профсоюзов, в приобретении полного контроля над Германией. Почему вы произносили подобные речи, если вы не верили в планы Гитлера и не соглашались со всем тем, что Гитлер хотел сделать?

Папен: Я скажу вам это совершенно точно. Вы знаете, что в июле того года я заключил конкордат и что я получил от Гитлера заверение о том, что он сделает мир в религии основой своей политики. Чем больше удавалось привлечь на сторону правительства консервативные элементы, тем больше это способствовало выполнению моей программы.

Файф: Если это все, что вы можете ответить, я хочу перейти к следующему вопросу.

Вы уже заявили сегодня о том, что ко времени произнесения своей речи в Марбурге, 17 июня, вы уже начали понимать, с какого рода компанией вам приходится иметь дело.

Подсудимый, вы сказали Трибуналу очень много относительно вашей марбургской речи. Был ли некий Юнг одним из тех, кто помогал вам?

Папен: Да, совершенно верно.

Файф: Юнг значительно помог вам в составлении этой марбургской речи, не правда ли?

Папен: Юнг очень часто делал наброски для моих речей, в частности, это относится и к моей марбургской речи.

Файф: После 30 июня он был расстрелян, не так ли?

Папен: Да.

Файф: Это был человек, который не очень нравился вам, но чьи политические взгляды (я полагаю, что вы назвали бы его прогрессивным консерватором) вы разделяли и весьма уважали? Так это?

Папен: Да, это так.

Файф: Вы сказали нам относительно фон Бозе. Он был расстрелян, фон Чирский был арестован — не так ли? — после этого случая?

Папен: Да.

Файф: Фон Савиньи был также арестован?

Папен: Я точно не могу вспомнить, но мне кажется, что нет.

Файф: Это неважно, имена здесь не играют роли. Но двое из вашего штата были расстреляны, а трое были арестованы. Разве не так?

Папен: Один из сотрудников моего штата был расстрелян, а двое арестованы. Юнг не принадлежал к моему штату.

Файф: Юнг не входил в ваш штат, но он был вашим ближайшим помощником.

Конечно, широко известно, что генерал фон Шлейхер и его жена также были расстреляны и, если мне не изменяет память, генерал фон Гренау был также расстрелян, да?

Папен: Да, правильно.

Файф: Вы были арестованы, как вы нам сказали, в течение трех дней, и я полагаю, что ваши досье с делами были отобраны у вас, да?

Папен: Да, правильно.

Файф: Скажите, пожалуйста, эти события потрясли вашу веру в режим?

Папен: Мою веру во что?

Файф: Эти события потрясли вашу веру в режим и в Гитлера?

Папен: Во всяком случае, я уже вчера показал суду, что этим актом пакт от 30 января был нарушен.

Файф: И вы подали заявление об отставке 2 июля, не так ли?

Папен: Нет, я подал в отставку еще раньше.

Файф: Вы уже подали заявление об отставке 18 или 19 июня и подтвердили его снова 2 июля?

Папен: Совершенно правильно.

Файф: Вы заявляете сейчас Трибуналу, что снова подали заявление об отставке потому, что вы потеряли веру в режим, или потому, что ваша гордость была уязвлена тем, что вы были арестованы, ваш секретарь расстрелян, а ваши документы захвачены?

Папен: Я просил отставку, во-первых, из-за невозможного отношения ко мне лично и к моим сотрудникам, во-вторых, потому, что этим актом Гитлер нарушил пакт от 30 января и всякое внутриполитическое сотрудничество мое с ним стало невозможно.

Файф: Хорошо. Попрошу вас сейчас посмотреть на документ №714.

Это ваше письмо Гитлеру, написанное 4 июля. Тут сказано:

«Вчера, в 10 часов утра, я имел честь информировать вас устно относительно моего отношения к событиям последних дней, после того как меня освободили из-под ареста в 9 часов вечера 2 июля. Я тогда заявил вам, что не могу более занимать своего поста в кабинете до тех пор, пока не будет реабилитирована моя честь и честь моих сотрудников.

30 июня пять моих сотрудников были арестованы, и один из них был расстрелян. Мои досье были конфискованы, моя канцелярия опечатана, а мой личный секретарь также арестован. Это положение продолжается и по сегодня.

Такого рода поведение в отношении второго в стране государственного чиновника может быть оправдано только в том случае, если он и его сотрудники виновны в соучастии в заговоре против фюрера и государства. В интересах защиты не только моей лично чести, но и в еще большей степени ради сохранения авторитета и доброго имени государства нужно или немедленно доказать мою виновность в этом деле, или же реабилитировать меня». И затем вы пишете: «Эти события стали известны за границей частично в извращенном виде... Поэтому нельзя терять ни часу времени». Вы обращаетесь к его солдатскому чувству чести и просите, чтобы это дело было передано генеральному прокурору или чтобы было опубликовано коммюнике, в котором бы говорилось..., «что проведенное расследование показало, что нет никаких доказательств какой-либо причастности к заговору, и тем самым была бы полностью восстановлена моя честь и честь моих сотрудников. Если вы не пожелаете принять этих мер, мое дальнейшее пребывание в кабинете станет невозможным». Теперь посмотрите, что далее говорится в письме. «Уже 18 и 19 июня я предоставил свою канцелярию в ваше распоряжение, канцлер. Теперь я с еще более легким сердцем могу просить вас об отставке, потому что работа, начатая нами вместе 30 января 1933 г., уже, по-видимому, находится вне опасности от дальнейших покушений. Одновременно я прошу освободить меня от исполнения обязанностей уполномоченного по Саарской области. Я надеюсь, что вы осуществите свое решение о реабилитации моей чести, что я вас прошу сделать в течение нескольких ближайших часов. Я остаюсь всецело преданным вам и вашей деятельности на благо нашей Германии».