Константин Горшенин - Нюрнбергский процесс, сборник материалов

Папен: Я написал это письмо, и это из самого письма ясно, потому, что меня в последующее время обвиняли в причастности к попыткам убийства Геринга, Геббельса и к другим заговорам. Поэтому для меня было очень важно констатировать, или для меня было важным, чтобы рейхсканцлер констатировал, что я не принимал участия ни в каком заговоре против него в течение всего этого восстания. Само собой разумеется, что в этом письме я сначала говорю о своем положении и о положении, в которое попали мои сотрудники. В мою задачу не входило заботиться о восстановлении чести господина фон Шлейхера — это должна была сделать армия.

Файф: Но сейчас я хочу сказать вам следующее: даже после того, как вы узнали, что ваши друзья были убиты, не говоря уже о ваших старых коллегах, ваши собственные друзья были убиты, вы снова и снова заявляете о вашей лояльности и о том, что вы всегда работали и сотрудничали с Гитлером во всем, что он делал. Вы честно заявляли об этом? Содержание этих писем является честным изложением ваших убеждений или вы утверждаете, что это ложь, которую вы писали для того, чтобы защитить себя?

Папен: Нет, я писал это потому, что в действительности все эти действия, направленные против меня, попытка Гиммлера убить меня и тот факт, что я был арестован, основывались только на том предположении, что я участвовал в каком-то заговоре против правительства Гитлера. Поэтому в самом начале я должен был ясно показать, что, пока я являюсь членом этого правительства, во всей своей деятельности я был всегда в высшей степени лояльным. Вот причина, в силу которой я просил констатировать эти факты.

Файф: Вы помните, что ваш защитник по вашим инструкциям послал опросный лист барону фон Лерснеру? Это вопрос №2. «Правильно ли, что подсудимый фон Папен, исповедуя консервативные идеи, надеялся изменить политику Гитлера и склонить его к своим собственным взглядам, но что после того, как 30 июня произошли убийства и Гитлер их оправдал, подсудимый убедился в том, что все надежды и стремления были напрасны».

И Лерснер весьма естественно отвечает на этот вопрос: «да».

Скажите, это правильно выражает ту точку зрения, которой вы придерживались до того времени, «до тех пор пока 30 июня 1934 г. произошли убийства, и одобрение этих убийств Гитлером убедило его», то есть вас, в том, что ваши надежды и стремления были напрасны? Вы согласны с этим? Это опросный лист, предъявленный вам вашим собственным ученым защитником?

Папен: Да, да, я согласен с этим.

Файф: Если таковы были ваши взгляды, почему вы писали такие письма, высказывая такое верноподданническое восхищение Гитлером?

Папен: То, что я хотел сказать этим опросным листом, или, вернее, то, что я хотел спросить у Лерснера, заключается в следующем: правильно ли...

Файф: Это один из наиболее ярких образцов наводящего вопроса, который я когда-либо видел. Вы заявляете, что ваш опросный лист является выражением вашей точки зрения, не так ли?

Папен: Это можно было бы, сказать, если принять во внимание, что я был того мнения, что после 30 июня стала очевидна невозможность дальнейшего сотрудничества с Гитлером и вследствие этого стало ясно, что программа коалиции, на которой мы согласились, потерпела крах...

Файф: Вы снова говорите о своей неизменной верности Гитлеру и восхищении им, и повторяете то, что вы всегда сотрудничали с ним. «Я остаюсь всецело преданным вам и вашей деятельности на благо нашей Германии». Если ваша точка зрения изложена в этом опросном листе и заключается в том, что основы вашей веры были поколеблены, почему вы пишете, что вы остаетесь всецело преданным деятельности Гитлера ради Германии?

Папен: И вам и Суду я уже заявлял, что надеялся, что, несмотря на этот крах Гитлера в области внутриполитической и в области внешне-политического курса, он будет вести благоразумную политику. Он был уже у власти, мы ведь не могли теперь отстранить его от власти, мы должны были считаться и с Гитлером и с его правительством.

Как известно, все остальные министры остались на своих постах. Я был единственным человеком, который ушел с поста. Все эти письма, с помощью которых вы хотите доказать, что я нечестен или говорил неправду, или, как вы это называете, что я лжец или обманщик, не могут скрыть от мира того факта, что я тогда ушел с поста.

Файф: И через одиннадцать дней вы приняли новый пост. Через одиннадцать дней после последнего письма вы взяли на себя представительство интересов — я не скажу банды убийц — вы представляли это правительство, сделавшее убийство орудием своей политик», на посту полномочного министра в Австрии, через одиннадцать дней после вашего последнего письма. Давайте посмотрим, играл ли здесь роль мотив убийства. Думали ли вы, что Гитлер фактически стоял за путчем в Австрии, который привел к убийству канцлера Дольфуса?

Папен: Я знал, что назначенный им руководителем австрийской партии Габихт был, во всяком случае, связан с этим делом, но что сам Гитлер дал свое согласие на этот акт, — это мне не было известно.

Файф: А вы думали о том, что министерство иностранных дел Германии фактически стояло за этим путчем?

Папен: Министерство иностранных дел?

Файф: Да.

Папен: По моему мнению, оно не имело ничего общего с этим.

Файф: Вы думали тогда, что Рит, посол Германии в Вене, фактически направлял этот путч?

Папен: Нет, мне только известно, что Рит вел переговоры с австрийским правительством.

Файф: И вы не знали о том, что Гитлер стоял за этим? Вы отрицаете, что министерство иностранных дел имело отношение к этому путчу? Вы не знали, что Рит был с этим связан? Посмотрите на страницу 98 книги документов. Это — ваш отчет, отчет, сделанный год спустя. Я рассматриваю его не в хронологическом порядке. Это, по-моему, последний параграф страницы 79 немецкого текста:

«Надежда на то, что личные переговоры между фюрером и рейхсканцлером, а также главою итальянского государства Штрезе приведут к урегулированию германо-итальянских разногласий, перешла в свою противоположность, поскольку Муссолини после убийства его друга Дольфуса занял угрожающую позицию и поскольку была проведена частичная мобилизация итальянских войск на Бреннере. Стало совершенно ясно, что попытки восстановить с Германией дружественные и нормальные отношения путем посылки меня в Вену были тогда невозможны после событий недавнего времени. Недоверие к насильственным методам австрийской национал-социалистской партии, — обратите внимание на следующие слова, — поскольку становилось все более и более ясным из прошедших судов, что она находится под влиянием руководящих германских деятелей, было слишком сильным. Впечатление, произведенное террористическими методами, а также смерть федерального канцлера все еще живы в памяти у широких слоев».