Джеральд О'Фаррел - Великая мистификация. Загадки гробницы Тутанхамона

Конечно, в отсутствие очевидных свидетельств глупо утверждать, что Эйртон, Джонс или Дэвис были убиты неизвестным, либо группой неизвестных лиц. Явных улик нет. Наверное, стоит посмотреть на некоторые несущественные детали, связанные с этими смертями, а также на то, как они связаны одна с другой. И тогда могут открыться совершенно неожиданные грани этих событий.

Итак, все трое работали в Долине царей, а двое из вышеназванных людей были прекрасными спе- циалистами — египтологами. Вместе они нашли больше гробниц, чем кто‑либо до тех пор. А теперь представим себе, что Картер, еще работая у Дэвиса, в 1904 году нашел гробницу Тутанхамона, после чего уволился под благовидным предлогом. После того как его познакомили с лордом Карнарвоном, Картер рассказал своему партнеру все, что он знал о расположении этой гробницы, и компаньоны разработали план, как сделать так, чтобы не пришлось делиться с Дэвисом или властями.

Эйртон к тому времени уже доказал, что он очень успешный археолог, поэтому существовала опасность, что он найдет вожделенную гробницу раньше, чем Картер и Карнарвон получат разрешение на проведение работ в Долине царей, которое на тот момент имелось у Дэвиса. И они почти потерпели крах, когда в 1907 году Эйртон обнаружил гробницу KV55.

Говард Картер и лорд Карнарвон оказались в чрезвычайно затруднительном положении. Если бы выяснилось, что мумия из KV55 принадлежит царице Тии, тогда для энергичного Эйртона найти Тутанхамона было бы всего лишь вопросом времени. Требовалась нестандартная и дерзкая операция, а Картер никогда не брезговал различными махинациями. Если бы из гробницы Тии исчезли золотые картуши (и он сделал все, чтобы так и произошло), а также разбитый саркофаг, тогда возникли бы серьезные затруднения в определении личности владельца этой гробницы. Кстати, а саркофаг и золотые пластины с картушами впоследствии оказались в мюнхенском музее, где пребывают и поныне.

Именно Картер предложил отправить в Каир и мумию и саркофаг на патологоанатомическую экспертизу, и там известный в то время судмедэксперт Смит предположил, что произошла какая- то ошибка. Однако никакой ошибки не было. Картер их не допускал практически никогда. Он должен был подменить мумию. И вполне естественно, что Дэвис пришел в ярость, поскольку понимал всю безнадежность борьбы с этими, как он сам их называл, «случаями бесстыдного жульничества»19. Таким образом, на тот момент для Говарда Картера и лорда Карнарвона кризис благополучно разрешился, однако Дэвис, Эйртон и Джонс знали правду, поэтому им следовало заткнуть рты.

Смерть Эйртона в 1911 году однозначно рассматривалась как несчастный случай. В данном случае это не так уж принципиально. Если бы потребовалось, ее бы квалифицировали как самоубийство…

У другого участника этой драмы, Эрнеста Джонса, действительно было слабое здоровье. В грустном письме домой, написанном примерно за год до смерти, он жалуется на свое плохое самочувствие; однако после прочтения этих щемящих строчек создается впечатление, что он умирает, но не от туберкулеза, а от тоски. Совершенно очевидно, что в той ситуации, после подмены мумии царицы Тии, всякая работа в Долине теряла смысл, поскольку сам Дэвис уже вполне понимал, что перед ним стоит совершенно непосильная задача.

И после смерти Джонса, и после того, как Эйртон уехал из Египта, Дэвис продолжал оставаться потенциально опасной личностью для Картера с Карнарвоном. В конце концов, он мог нанять для руководства раскопками другого археолога. А значит, следовало подыскать такого человека, который вполне разделял бы планы Картера и Карнарвона. И он был найден. Этим человеком оказался Гарри Бертон из Метрополитен — музея. Того самого учреждения, которое извлекло наибольшие выгоды из последующего «открытия», сделанного Картером и Карнарвоном. Впрочем, не остался внакладе и Бертон, заявивший, что опустошенная гробница, найденная Дэвисом, и была последним пристанищем Тутанхамона.20 В 1914 году Дэвис в отчаянии бросил все и умер совершенно разбитым человеком. Как и Эйртон с Джонсом, он знал слишком много и, даже покинув Египет, продолжал представлять опасность. Поэтому он должен был уйти навсегда.

Словом, можно смело утверждать, что «проклятие фараона» начало забирать первых жертв значительно раньше, чем о нем заговорили. Затем список жертв пополнялся с жуткой регулярностью, и в него даже попала такая всемирно известная личность, как Зигмунд Фрейд.

Иудеи сотворены человеком по имени Моисей, который был знатным египтянином}

Я абсолютно убежден в том, что одной из последних жертв заговора, который маскируется легендой о «проклятии фараона», стал создатель теории психоанализа Зигмунд Фрейд.

У Фрейда есть замечательно эссе «Моисей Микеланджело». В нем Микеланджело, сам личность исполинских размеров, изобразил Моисея сильным старцем, наполненным внутренней энергией. Чело патриарха украшают символические рога, знаменующие преображение, которое претерпел Моисей после своей встречи с Богом. Левой рукой он сжимает свою длинную бороду и указательным пальцем правой прикасается к ней.

Моисей сидит, нахмурившись и погрузившись в раздумья, придерживая локтем скрижали. Фрейд задается вопросом, что именно попытался отобразить великий скульптор. Находится ли Моисей в процессе принятия какого‑то решения, или он уже его принял? Можно ли сказать, что он только что присел, или он собирается встать? Мышцы его ног напряжены, и это предполагает, что патриарх находится в движении. А каменные скрижали? Что Моисей собирается с ними сделать? Не теперь ли он разобьет их, разгневавшись на то, что его народ предал его веру?

В конце концов, Фрейд понял, что хотел передать своей скульптурой великий художник. Многие искусствоведы считали, что шедевр Микеланджело изображает тяжело страдающего человека, глубоко расстроенного предательством собственного народа, который он хотел спасти; и вот теперь, охваченный гневом, он собирается разбить скрижали. Однако в отличие от них, Фрейд решил, что Микеланджело показал Моисея в тот момент, когда он уже смог подавить свой гнев, справиться с отчаянием. Об этом говорит жест, с которым патриарх бережно прижимает к себе скрижали, данные ему Господом. Моисей не собирается совершить акт насилия и разрушения, в действительности он сражается со страстями и побеждает их, тем самым возвышаясь над собственной природой. По мнению Фрейда, Моисей Микеланджело изображен в то мгновение, когда кризис уже миновал, и скульптура отражает «не готовность совершить насильственное деяние, но момент, когда действие только — только прервалось».