Неизвестен Автор - Порт-Артур, Воспоминания участников

После такой активной ночи я отправился в порт к Гнилому Углу, где обычно стояли бок о бок миноносцы, пришвартовались к стенке гавани, против портовых мастерских.

Осмотрев заболевших на одном из миноносцев, я пошел в кают-компанию, куда был приглашен рассказать о ночных переживаниях на "Сильном". В разгаре нашей беседы вахтенный доложил, что портовый буксир ведет японские баркасы с брандеров, пойманные в море и направляется к берегу около нас. Все тотчас же поспешили наверх. На портовой стенке, куда приближался буксир, уже собралась большая толпа народа: матросы и офицеры с миноносцев, портовые рабочие и даже рабочие-китайцы.

С интересом и шумным веселым оживлением все ждали трофеев японской вторичной неудачи и хотели воочию увидеть пленных. По мере приближения каравана оживление слабело. Буксир тащил лишь несколько больших баркасов, двенадцативесельных, очень глубоко сидевших в воде, но ни души на них не было видно.

Когда один из баркасов подтянули вплотную к набережной, длительное и грустное изумление изобразилось на лицах всех и протяжное "А-а-а-а-а! а-а!" огласило воздух. Огромные баркасы были полны воды, а в воде, как в рыбном садке, плавало с десяток мертвых мальчиков, лет 15-17 на вид, коротко, ежиком, подстриженных с почти детскими личиками, одетых в чистенькие, новенькие матросские костюмчики и без фуражек. Тела их полностью покрывала вода, на поверхности которой плавало несколько промокших фуражек.

- Господи, да это ж дети!

- Какой ужас!

- Вот тебе, - война! - раздавались грустные одинокие голоса в толпе. Одни крестились. Другие вздыхали, иные и прослезились.

Гром победы умолк и сменился надгробным рыданием.

Японцы сделали четыре попытки забить выход нашему флоту и принудить его к безактивности при подготавливаемых ими десантных операциях для захвата Квантунского полуострова. Каждый раз они увеличивали число брандеров, доведя их до двух десятков в последний раз, но не только не достигли цели, но чем дальше, тем легче отбивали их наши. Кажется после третьих брандеров и я в числе многочисленных офицеров на утро поехал на один из них, выбросившийся под Золотой Горой. Погода была прекрасная, весенняя, солнечная. Опасались, что японцы заложили внутри брандеров адские машины, и так как они еще не дали о себе знать, то могут взорваться с опозданием под нами.

Опасение было чрезмерным. Эти взрывы им были нужны для утопления брандера в проходе. Они не заготовляли же их против случайных любопытных?!

Однако, еще все боялись, с опаской входили и осматривались, ища электрических проводов. Для опасения налицо была странная приманка: на верхней палубе на стене машинного отделения крупными буквами по-русски мелом была сделана надпись, притом с грамматическими ошибками:

"Русские моряки, запомните мое имя! Я капитан-лейтенант Токива Хирозе. Мне (вместо я) здесь уже- в третий раз..." (дальше я забыл).

Офицеры, приезжавшие осматривать брандер, подолгу останавливались пред этим посланием своего мужественного противника, обсуждали его и даже снимали с него фотографии. Потом выяснилось, что для бедного Токива Хирозе это был последний раз... Он был убит в шлюпке, как мы потом узнали от японцев.

Многие флотские офицеры хорошо знали Хирозе. Он был до войны морским агентом в Петербурге. Ухаживал, но безнадежно, за красавицей-дочкой начальника {283} Главного гидрографического управления, генерала Вилькицкого, сестрой мичмана Вилькицкого (впоследствии флигель-адъютанта), тоже очень красивого, моего соплавателя, первым пришедшего на "Таймыре" и "Вайгаче" из Великого океана в Атлантический через Северный Ледовитый.

Русские моряки запомнили твое имя, герой-неприятель, и на восьмом десятке лет свято хранят твой завет, мелом написанный в предсмертный час. Он рассказывает своим внукам и правнукам о легендарных экипажах брандеров и о тебе, наш доблестный противник, герой японского флота, капитан-лейтенант Токива Хирозе!

Когда эскадренный миноносец "Сильный" был уже в гавани, я прибыл как-то туда по службе.

Командир кап. 2 р. Криницкий с радостной улыбкой, очень оживленный, пошел мне навстречу, жал мне руку, благодарил и повел в свою каюту. На столе у него был развернут статут ордена Св. Георгия и на бюваре бумаги, которые он писал.

- Я представляю вас к офицерскому Георгиевскому кресту 4-й степени, сказал он мне, стал приводить текст статей и прочел свой рапорт, в котором (мне запомнилось) особенно напирал на то, что я приехал на шампуньке, по собственной инициативе, оказался на миноносце еще в разгаре пальбы и на час раньше, чем офицер, пришедший от адмирала на паровом военном катере. Это был камешек в огород адмирала.

Я поблагодарил, высказал сомнение, т. к. я не строевой офицер, чиновник, никаких боевых функций не исполнял и т. д. Когда я уходил Криницкий проводил меня до сходни.

Хотя два моих товарища, однокурсники по Военно-медицинской академии, морские врачи с "Варяга" и "Корейца", Банщиков и Меркушев, к тому времени уже получили Георгиевские кресты, но это было в исключение из статута, по особому высочайшему повелению.

"Георгий, конечно, не дадут, подумал я, но "клюкву" могут дать" (это Анна 4-й степени - красный темляк).

Криницкого я мало знал, так как он прибыл из {283} России на эскадру уже после начала войны. Его постоянная крайняя оживленность мало импонировала; я не верил в успех его размаха. Потом оказалось, что Криницкий умелый и храбрый офицер. К концу артурских событий он стал начальником всей флотилии миноносцев.

После приема у Криницкого и его представления меня к Георгию, через неделю или две, 31 марта, погиб "Петропавловск", а с ним адмирал Макаров и весь его штаб. Погиб и весь архив штаба, а с ним, вероятно, и представление меня к офицерскому Георгию.

События круто повернулись к худшему. Флот спешился. Перешел на сушу, и я перестал видеть Криницкого.

До наград ли тут было? Я не получил не только Георгия, но и "клюквы". До конца осады я не получил ни одного ордена. Один же из моих товарищей однокурсников по академии, уже в Артуре, получил двух Станиславов и двух Анн, 3-й и 2-й степени с мечами.

По возвращении в Россию, как мои сверстники, младшие врачи, я получил Станислава и Владимира 4-й с мечами. Всё же, как-то в дружеской пирушке семи молодых морских врачей, после падения Артура, при японцах уже, сидевший против меня младший врач Гвардейского экипажа, и когда-то величественный дирижер на академических балах в Дворянском собрании, Владимир Владимирович Григорович, бывший навеселе,, встав с бокалом вина в руке, сказал:

- Если кто-либо из нас, господа, заслужил Георгия в Артуре, так это ты, Яшка!

Он обнял меня через стол и обращаясь к полупьяной компании моих друзей: Арнгольду, Кистяковскомуу Ковалевскому, Ферману (седьмого не могу вспомнить), сказал: "Целуйте его!"