Петр Кропоткин - Великая Французская Революция 1789–1793

Ternaux L. — M. Histoire de la Terreur. 1792–1794, v. 1–8. Paris, 1862–1881, v. 2, р. 130.

Arpent — парижская мера, равная около '/з десятины. В других местах — до полдесятины.

«Если есть люди, — говорил он, — которые стараются устроить теперь республику на развалинах конституции, то меч закона должен покарать их наравне с деятельными сторонниками системы двух палат и контрреволюционерами из Кобленца».

Письма г-жи Jullien к сыну (Journal d'une bourgeoise, pendant la Revolution. Publ. par Ed. Lockroy. Paris, 1881, p. 170). Если в этих письмах и встречаются некоторые мелкие ошибки в подробностях, то они во всяком случае очень ценны для этого периода именно потому, что показывают нам, что говорил или думал в тот или другой день революционный Париж.

В письме к прусскому королю, писанном в 1793 г, монархист Лалли-Толандаль, прося об освобождении Лафайета (тогда уже в плену у пруссаков), перечислял услуги, оказанные двору вероломным генералом. Когда после вареннского бегства в июне 1791 г. короля привезли в Париж, самые влиятельные члены Учредительного собрания устроили совещание, на котором обсуждали вопрос о том, будет ли король предан суду и будет ли установлена республика. Тогда Лафайет сказал им: «Если вы убьете короля, то предупреждаю вас, что на другой день мы с национальной гвардией провозгласим королем наследного принца» — «Он — с нами, и теперь мы должны простить ему все», — говорила о Лафайете сестра короля Madame Elisabeth г-же де Тонер в июне 1792 г., а в начале июля 1792 г. Лафайет писал королю и получил от него ответ. В письме от 8 июня он предлагал королю организовать его бегство. Сам он намеревался явиться 15-го с 15 эскадронами и 8 пушками конной артиллерии, чтобы встретить короля в Компьене. Лалли-Толандаль, сам называвший себя роялистом по унаследованной в их семье религии, рассказывал затем под честным словом следующее: «Его воззвания к войску, его знаменитое письмо к Законодательному собранию, его неожиданное появление в заседании после ужасного дня 20 июня — все это было дне известно, ничто не делалось без моего участия… На другой день после его приезда в Париж я провел с ним час ночи, мы говорили о том, чтобы объявить войну якобинцам в самом Париже — войну в полном смысле слова». Их план состоял в следующем: сгруппировать «собственников, находящихся в тревоге, и всех многочисленных недовольных», чтобы объявить, что не нужно якобинцев, не нужно кордельеров; увлечь народ к Якобинскому клубу, «арестовать вожаков, захватить их бумаги и разрушить дом. Господин Лафайет всеми силами стремился к этому; он сказал королю: нужно уничтожить якобинцев физически и нравственно. Этому воспротивились его робкие друзья… Но он сам по крайней мере поклялся мне, что, возвратившись к своему войску, тотчас же начнет изыскивать пути к освобождению короля» Это письмо Лалли-Толандаля приведено целиком у Бюше и Ру (Buchez В. — J., Roux Р. — С. Histoire parlementaire de la Revolution francaise, v 1–10. Paris, 1834–1838, v. 17, р. 227 et suiv.) И несмотря на все это, «комиссары, отправленные Собранием к Лафайету после 10 августа, получили инструкцию предложить ему первое место при новом порядке».

В Национальном собрании среди жирондистов измена пустила, таким образом, более глубокие корни, чем это принято думать.

Journal d'une bourgeoise, p. 164.

«В настоящую минуту горизонт насыщен парами, от которых должен произойти взрыв, — писала г-жа Жюльен 8 августа — Собрание кажется мне слишком слабым, чтобы способствовать стремлениям народа, а народ кажется мне слишком сильным, чтобы дать ему поработить себя. Из этого столкновения, из этой борьбы должно произойти крупное событие свобода или рабство для 25 миллионов людей» (Journal d'une bourgeoise…, р. 211) И дальше «Низложение короля, требуемое большинством и отвергаемое меньшинством, господствующим в Собрании, послужит причиной этого страшного, готовящегося теперь столкновения. У Сената (Собрания) не хватит смелости провозгласить низложение, а народ не будет настолько труслив, чтобы снести такое пренебрежение общественным мнением» А когда Собрание оправдало Лафайета, г-жа Жюльен писала, и ее слова оказались пророческими: «Но все это ведет нас к катастрофе, мысль о которой заставляет содрогнуться всех друзей человечества, потому что кровь польется дождей, говорю это без преувеличения» (Ibid, р. 213) Предсказание г-жи Жюльен оправдалось, как мы сейчас увидим, 2 сентября.

«Вы, по-видимому, бродите впотьмах и не знаете ничего, что происходит в Париже», — говорит Собранию оратор одной из депутаций от Коммуны.

В одном письме из Швейцарии говорилось о том, чтобы покарать якобинцев. «Мы расправимся с ними, и это будет страшным примером для всех Мы объявим войну ассигнациям, с этого начнется банкротство. Будет восстановлено духовенство, парламенты… Не беда, что пострадают те, которые раскупили духовные имущества» В другом письме читаем — «Не следует терять ни минуты. Нужно дать почувствовать буржуазии, что спасти ее может только король».

Заключенные в тюрьме Форс еще раньше пытались поджечь ее, говорит Мишле на основании данных, обнаруженных следствием о сентябрьских днях.

Aulard A. Etudes et lemons sur la Revolution (rani;aise, Paris, 1898, 2 serie, p. 49.

Верден — в 250 верстах от Парижа.

Cranier de Cassagnac A. Histoire des Girondins et des massacres de Septembre, v. 1–2. Paris, 1860.

По свидетельству Меге-сына (Mehee fils), их было 16 (Felhemesi. La Verite toute entiere sur les vrais acteurs de la journee da 2 septembre et sur plusieurs Journees et nuits secrettes des anciens comitis de gouvernement. Paris, 1794. Сохраняю подлинное правописание заглавия. «Felhemesi» — это анаграмма «Mehee fils»).

Указывают на то, что многие арестованные Коммуной были выпущены из тюрем между 30 августа и 2 сентября благодаря вмешательству Дантона и других революционных деятелей, и говорят: «Вы видите, что они спешили спасти своих друзей!» Но забывают одно, что из 3 тыс. человек, арестованных 30-го, почти 2 тыс. были выпущены. Для этого достаточно было, чтобы кто-нибудь из революционеров, членов секций, поручился за того или другого заключенного. Что касается Дантона и его роли в сентябрьские дни, то об этом см.: Aulard A. Etudes et lecons sur la Revolution francaise. Paris, 1893–1897, 3 serie.

Гувернантка наследного принца — госпожа де Турзель со своей молоденькой дочерью Полиной, три горничные королевы, госпожа де Ламбаль и ее горничная были перевезены из Тампля в Форс. Там все они, кроме госпожи де Ламбаль, были спасены комиссарами Коммуны. В два часа ночи со 2 на 3 сентября, комиссары Трюшо, Тальен и Гиро явились в Собрание с отчетом о сделанном ими в этом направлении. Из тюрем Форс в Сент-Пелажи им удалось вывести всех заключенных за долги. Сообщив об этом Коммуне (около 12 часов ночи), Трюшо отправился опять в Форс, чтобы выручить всех женщин. «Я вывел их оттуда 24, — пришел он сообщить Коммуне. — Мы в особенности старались охранить мадемуазель де Турзель (дочь гувернантки) и мадам Сент-Брис… Ради собственного спасения нам пришлось, однако, удалиться, потому что нам стали угрожать. Мы отвели этих дам в секцию Прав человека в ожидании суда над ними» (Buchez B. — J., Roux Р. — С. Histoire parlementaire de la Revolution (rancaise, v. 1–40. Paris, 1834–1838, v. 17, р. 353). Эти слова Трюшо вполне достоверны, потому что из рассказа Полины де Турзель, изданного впоследствии, видно, с какими трудностями удалось комиссару Коммуны (которого она не знала и о котором говорит как о каком-то неизвестном) провести ее по улицам, прилегавшим к тюрьме, полным народа, который следил за тем, чтобы не увели никого из заключенных. Госпожа де Ламбаль тоже едва не была спасена, благодаря усилиям Петиона, и до сих пор остается под сомнением, какие силы помешали этому. Говорили, между прочим, об эмиссарах герцога Орлеанского, который желал ее смерти, называли даже имена. Несомненно одно: в том, чтобы эта подруга королевы (ее доверенная со времени известного дела с ожерельем) не сказала ничего лишнего, было заинтересовано столько влиятельных лиц, что нет ничего удивительного в том, что спасти ее оказалось невозможным.