Александр Боханов - Правда о Григории Распутине

Уже после революции, отвечая на вопрос доктора Е. С. Боткина, «бывают ли у него угрызения совести? Ведь вы всё-таки человека убили». — Юсупов без запинки, с улыбкой на устах изрёк: «Никогда. Я ведь собаку убил». Не испытывал раскаяния и его «подельник» Великий князь Дмитрий Павлович…

После бегства из России Ф. Ф. Юсупов неоднократно публиковал воспоминания о той ночи, которая сделала его всемирно известной фигурой. Прожив за границей почти сорок лет, он не овладел ни одной профессией. Но при этом старый повеса так и «не научился считать деньги». А зачем? Ведь торговля воспоминаниями об убийстве приносила в эмиграции Юсупову неплохой доход.

Особенно повезло в начале 1930-х годов, когда князю удалось сорвать баснословный куш. Тогда он предъявил судебный иск голливудской компании «Метро-Голдвин-Майер» за фильм «Распутин и Императрица», в котором князь узрел «оскорбление чести жены», которая в одной из сцен уступала «интимным домогательствам Распутина». Суд происходил весной 1934 года в Лондоне, продолжался две недели, и Юсуповы получили, как писал в своих воспоминаниях князь, «крупное возмещение». Речь шла о сотнях тысячах долларов. Но вернемся к главному сюжету.

Феликс впервые встретился «с отвратительным мужиком» еще в 1909 году. Поклонница старца-утешителя, известная нам Муня Головина, питавшая «большое романтическое чувство» к молодому Юсупову, познакомила их в своем доме ещё тогда, когда имя Григория Распутина не было широко известно.

Князь как истинный представитель золотой столичной молодежи интересовался модными течениями и необычными явлениями, занимавшими свет. К числу таких «диковин» и относился проповедник из Сибири. Однако эта встреча не привела к каким-либо регулярным отношениям. Лишь в годы войны антираспутинская истерия толкнула князя на сближение с Распутиным, чтобы «разгадать его тайну».

Друг Царской Семьи с первой же встречи проявил большой интерес к Маленькому (прозвище Феликса-младшего в придворной среде). В 1915–1916 годах они встречались несколько раз в узком кругу, пили чай, Феликс играл на гитаре и пел очень любимые Григорием жестокие цыганские романсы. Тот же, в свою очередь, много пророчествовал и вылечил «русского денди» от бессонницы.

Почему же всё-таки Юсупов решился убить Распутина? В своих статьях, интервью и книгах Феликс не раз о том говорил, всегда выставляя на первое место некие исторические причины. Особенно часто звучало утверждение, что он, убивая Распутина, пытался «спасти Россию» от злой силы, которую олицетворял этот человек, «полностью закабаливший Царицу и подчинивший своей воле Царя». Главная цель «акции» — «спасти Россию» от «власти тёмного мужика», который стал агентом врагов России, подосланных Германией.

Эту нелепицу Феликс Юсупов продолжал озвучивать и через десятилетия после тех событий, когда с документальной определенностью было установлено, что Распутин «марионеткой» ни Германии, ни каких-то других «враждебных России кругов» никогда не являлся и «правителем» Империи ни минуты не был. Но реальные факты Юсупову были не нужны, и он до самой смерти пребывал в мире сладостной иллюзии, что одолел «врага России», «дьявола по плоти».

Скажи же он правду, то и оказалось бы, что князь пригласил в свой дом человека и подло его там убил. И никакого величия, никакой патетики, никакого «портрета в истории». Однако если бы Юсупов признал подлинную «диспозицию», кто бы тогда на него обратил внимание, да и на что же в конце концов титулованный «рыцарь света» жил бы десятилетия в эмиграции? Поэтому, угождая своему жалкому самомнению, лгал и лгал до самой кончины и при этом, что самое омерзительное, имя Бога постоянно упоминал…

На самом деле Юсупов стал «рукой Провидения» лишь потому, что уязвлена была родовая аристократическая спесь. Об этом побудительном мотиве нежно-утонченный герой, конечно же, никогда не упоминал.

По его словам, князь якобы только и переживал, что за «судьбу России», «страдал» за ее будущее. Здесь нужно сделать одно важное уточнение. Для Юсупова-младшего Россия — это исключительно столичные дворцы, ложи в императорских театрах, родовые имения и дорогие рестораны. Никакой другой России он не знал и знать не хотел. Так было в жизни, но в мемуарах князя всё представлено иначе. [59] Полный текст его воспоминаний был опубликован у нас в стране 1998 году.

«Героизм русских войск был исключительный, неслыханный… Россия чувствовала эти жертвы. Огромная страна в величайшем своем напряжении ощущала, как из ее организма струями бежит сильная и чистая кровь, кровь самых лучших, самых мужественных, радостно умиравших не только за русское, но и за общее дело».

К автору сего патетического монолога о доблести русского воинства на полях сражений Первой мировой войны возникает уместный вопрос: почему же он не оказался на поле брани, почему не влился в ряды тех героев, подвиги которых так красочно живописал. Сам Феликс о том нигде не заикнулся, но и без его помощи можно дать документально подтвержденный ответ: князь не хотел идти на войну. Произнеся множество слов о чести страны и армии, не раз, укоряя Царя и Царицу в том, что они «не следовали долгу», сам-то он сделал все возможное, чтобы провести военные будни не на фронте, а в семейных апартаментах.

«Слабовольный Царь» почти безвыездно находился в Ставке, «истеричная Императрица» чуть ли не ежедневно обмывала и перевязывала раны воинов в госпитале, а «Фелюша» бездельничал, целыми днями слонялся по знакомым, перемывал кости Венценосной Чете, бражничал и больше всего был обеспокоен лишь одним: как бы ему не попасть в ряды тех, кто имел «сильную и чистую кровь».

В начале марта 1915 года дочь Царя Ольга Николаевна сообщала Отцу, что Она была в Петрограде и видела в доме тети Ксении Феликса. По наблюдению Великой княжны, Юсупов, «сущий штатский», одет во всё коричневое, ходил по комнате, рылся в разных шкафах с журналами и в сущности ничего не делал; весьма неприятное впечатление он производит — мужчина в такое время лодырничает. Сам будущий «герой бомонда» никакой неловкости не испытывал.

Вопрос об избавлении «Фелюши» от долга службы очень занимал «честную», «открытую» и «правдивую» матушку. Она имела по этому поводу беседы с сестрой Царя Ксенией Александровной, которая приняла близко к сердцу переживания своей родственницы. Две дамы объединили усилия. К делу привлекли военного министра А. А. Поливанова, а Ксения обещала при случае даже переговорить и с самим Государем. В начале октября 1915 года матушка сообщала «милому Феликсу»: «Дело всё-таки не сделано. По-моему, самое главное выхлопотать отсрочку по болезни до февраля, с правом поступления в Пажеский корпус. Об этом надо очень подумать».