Александр Боханов - Правда о Григории Распутине

Однако ничего уже больше не изменилось. Александре Фёдоровне и Анне Александровне суждено было еще пережить многое. До крушения русского мира они остались неразлучными, и Царица смирилась со всеми причудами и неудобными привычками Ани, у которой никого ближе на свете и не было и которая доверяла Царице все.

Старшая дочь Николая II Великая княжна Ольга Николаевна сообщала Отцу в августе 1916 года: «Аня получила длинное, интересное письмо от Н. Н. Родионова (старший лейтенант гвардейского экипажа. — А. Б. ), которое она сама не читала, но в ее отсутствие Мама получает всю ее почту, и разрешается такие письма читать»…

…После Февральской революции для А. А. Вырубовой началась полоса арестов и гонений. Ей, как и ее Венценосной Покровительнице, пришлось испытать много унижений и оскорблений; ее воспринимали как олицетворение всего самого «тёмного» и «грязного», что было в ушедшей России.

Находясь в заточении в Свеаборгской крепости, она писала одной своей знакомой в сентябре 1917 года:

«Боже, что я переживаю и пережила, и часто думаю, за что Богу угодно было так снова испытать меня после всех уже пережитых страданий… Я в руках черни — то, чего боялась, и Вы сами знаете, что эта толпа матросов не рассуждает, они как дикие звери».

Послефевральская судьба Александры Фёдоровны уже не была связана с «дорогой Анечкой», которая, что можно утверждать наверняка, по своей воле никогда бы не оставила Императора и Императрицу. Потерпев множество крушений, разочарований и предательств, опальная Царица могла быть уверена, что в искренней верности А. А. Вырубовой Она не ошиблась. По крайней мере, одна «подданная» у Нее осталась навсегда.

Предметом оживленных разговоров в светских и политических салонах Петербурга Распутин становится с конца 1909 года. 17 января 1910 года Великий князь Константин Константинович записал в дневнике: «Его Святейшество Владимир [32] Речь идёт о митрополите Московском и Коломенском Владимире (Богоявленском), ставшем в ноябре 1912 года митрополитом Петербургским и Ладожским. пожелал говорить со мной. Епископ говорил о каком-то юродивом Григории, простом крестьянине, которого ввела к Императрице Александре Фёдоровне Милица и который, по-видимому, имеет большое влияние на окружение Царицы. Я был неприятно удивлен, что епископ коснулся предмета, нам совершенно чуждого и такого, в котором крайне трудно установить, где кончается правда и начинаются слухи».

Как человек, преданный монархическому кодексу чести, как верный подданный Государя, Великий князь был удивлен и озадачен тем, что жизнь Царской Семьи становится темой пересудов. Неизвестно, что именно говорил владыка Владимир, но ясно, что ничего определенного он сказать не мог. Сам он с Григорием не общался, судил с чужих слов, что Константин Константинович и отметил.

Другие члены Императорской Фамилии были куда более деятельными в добывании «сведений» о «тайной жизни Царского Села». Сестра Николая II Великая княгиня Ксения Александровна особенно старалась узнать «правду». Хотя она общалась с Братом и Его Женой, прекрасно знала Детей, уклад Царской Семейной жизни, но своим глазам не верила. Она могла задать вопрос, могла спросить. Но не спросила.

Она верила слухам, которые разносили по Петербургу усердные сплетники, и собранную «важную информацию» непременно приносила к своей матери — Императрице Марии Фёдоровне. Постепенно Вдовствующая Императрица была соответственно настроена.

В мае 1911 года Константин Константинович описал в дневнике свой разговор в Аничковом дворце с Вдовствующей Императрицей Марией Фёдоровной. Она «сокрушалась, что продолжают таинственно принимать какого-то юродивого мужика Гришу, который наказывает Императрице Александре Фёдоровне и Детям соблюдать тайну и не говорить, что видели его. Приучение Детей к такой секретности едва ли благодетельно. Столыпин как-то докладывал Государю, что этот Гриша — проходимец, но в ответ получил приказание не стеснять Гришу».

Здесь примечателен негативный настрой, характерный для умонастроения Императрицы Марии. Слухи делали свое черное дело и события обрисовывались совершенно в ином свете. Столыпин действительно говорил с Государем о Распутине (об этом речь впереди), но «проходимцем» никогда не называл по той простой причине, что несколько лет назад Григорий молитвой облегчал страдания раненой дочери Столыпина.

Что касается «тайны», то Григорий Распутин членам Царской Семьи не «наказывал». Александру Фёдоровну вообще ни к чему нельзя было принудить. Именно Она, а не кто-то другой, просила Дочерей, не рассказывать никому о Григории. Царица слишком хорошо знала придворный мир; тут любое слово сплошь и рядом переиначивали до неузнаваемости.

Слух о «приказе Распутина» распространяли некоторые недобросовестные придворные, в первую очередь фрейлина двора (с 1905 года), а затем состоявшая при Великих княжнах С. И. Тютчева. Сама она Распутина встретила лишь один раз в коридоре Александровского дворца, но и этого было достаточно, чтобы «воспылать» ненавистью к «грязному мужику». Она пыталась выведать подробности «общения» у Княжон, но Те ей ничего не рассказали. Самолюбие амбиционной старой девы, считавшей себя полной хозяйкой в мире Царских Детей, было уязвлено смертельно.

Исповедовавшая «свободомыслие» внучка великого поэта Ф. И. Тютчева стала порочить не только Распутина, но и Александру Фёдоровну, которая якобы «неправильно воспитывает Детей». Когда мера терпения у Венценосцев иссякла, то в 1912 году ей указали на дверь. «Вылетев из дворца», бывшая фрейлина неистово несколько лет инсинуировала, рассказывая о том, как «развратник Гришка» бывает «в спальнях» у Княжон, «гладит» Их, лежащих уже в постели, и подобную злонамеренную ложь. Сама она ничего этого не видела, но её россказни многими принимались на веру: Тютчева ведь «очевидец»! Поверил им председатель Государственной думы Родзянко, поверили и многие другие.

Приняла сплетни за правду и Великая княгиня Ксения. 25 января 1912 она занесла в дневник: «Говорили о Гермогене, Илиодоре, а главное — о Григории Распутине. Газетам запрещено писать о нём, а на днях в некоторых газетах снова появилось его имя, и эти номера были конфискованы. Все уже знают и говорят о нем, и ужас какие вещи про него рассказывают, т. е. про Аликс и всё, что делается в Царском. Юсуповы приехали к чаю — всё тот же разговор — и в Аничковом вечером, и за обедом рассказывала всё слышанное. Чем все это кончится? Ужас!».

Царские родственники и знакомые чуть ли не целый день обсуждали «ужас» Царского Села! Что же такого страшного происходило в Царском? Чему ужасалась Великая княгиня? Ведь она знала, что Распутин помогал преодолевать приступы болезни у Цесаревича. Об этом ей рассказала сестра Ольга Александровна, и лично наблюдавшая, и слышавшая объяснения Александры Фёдоровны.