Валентина Мухина-Петринская - Утро - Ветер - Дороги

На этот раз хохотали все трое, даже Суриков. Лицо его явно добрело. Он уже не косился на меня.

- И он послушно выпил?

- Он даже не подозревал, что это снотворное. Я сказала - аспирин.

- Какое снотворное? - серьезно поинтересовался Бурлаков.

- Кажется, фенобарбитал. А может, другое. У мамы разные снотворные были.

- И сколько таблеток?

- Две с горячим чаем, две вместо аспирина. Они посмеялись еще.

- Видимо, в комнате полно его отпечатков, - заметил Бурлаков. - Надо и таксиста найти.

Я достала из сумки бумажку.

- Вот его фамилия и номер такси. Я записала на всякий случай.

- До чего дошлая молодежь пошла! - совсем уже удивился Бурлаков.

- Ну что ж, спасибо вам, Владлена Сергеевна. Поскольку вы сами доставили Шутова на Петровку, никакого укрывательства я в вашем поступке не нахожу (это относилось к Сурикову). Ермак, позаботься насчет машины. И возвращайся ко мне: проведем совещание.

От машины я отказалась. Ермак проводил меня до вестибюля. Мы постояли минуту.

- Жалко Зину,- сказал он тихо.

- Да. Очень жалко.

- Вечером я тебе позвоню.

- Звони.

Я вышла на многолюдную шумную улицу.

На похоронах Зины Рябининой было очень много народа. Никто никого не созывал, но все как-то один по одному узнавали время похорон и пришли проститься с Зиной. Вся первая смена огромного завода была чуть ли не целиком. Молодежное общежитие, где жила Зина, собралось полностью.

Ее хоронили на сельском кладбище (в поселке, где дача Рябининых) в одной ограде с матерью. Наташа говорила, что Зина в последнее свидание с отцом просила не сжигать ее с крематории: она боялась.

Рябинин никак, видимо, не ожидал, что на сельское кладбище явится столько людей - и все с завода. Дорога от его машины до могилы дочери, наверно, показалась ему очень длинней. А стоило отвести глаза от воскового лица Зины (греб несли члены нашей бригады), как он сталкивался с чьим-нибудь осуждающим недоброжелательным взглядом.

Он вел под руку смущенную Гелену Степановну, которая шла во всем черном, потупив глаза.

Гроб поставили у края могилы. Все притихли. Ветер гнал по небу облака, качал деревья, на которых набухали почки, и трепал плащи и платья.

И вдруг до меня донеслось далекое трубное курлыканье... Высоко в небе летели клином странные необычные птицы, вытянув вперед шею и откинув назад длинные ноги, равномерно махая широкими крыльями. Они летели на большой высоте, и не разобрать было - белые то журавли или серые. Нервы мои сдали, и я во все горло закричала: - Журавли!

На меня зашикали. Папа схватил меня за плечи, ему показалось, что я падаю. Может, и упала бы.

Рябинин наклонился и поцеловал Зину в лоб. Он выглядел постаревшим лет на двадцать. Всю спесь его как рукой сняло. Приложилась и Гелена Степановна...

Я невольно порадовалась, что Геленки не было, - так лучше.

Простились и мы - Шурка, Олежка, папа и я, близнецы, девчонки из общежития...

А журавли улетели на север.

Отвернувшись ото всех, опершись на чью-то ограду, я безутешно плакала. Мне было очень плохо, очень стыдно. Если бы я затратила в борьбе за Зинку столько энергии и сил, сколько я отдала, спасая талант Шуры, может быть, она пришла бы в нашу бригаду вместе с Шурой и Олежкой и никогда бы не встретилась с Морлоком, принесшим ей гибель. Я знала, что могла бы спасти ее, если бы уделила ей все свое время, но я не уделила. Конечно, талант надо спасать, это ужасно, когда напрасно пропадает талант, но и обыкновенного человека надо вывести на правильную дорогу, если он заблудился. А я не вывела...

- Пошли, дочка! - обнял меня папа. - Ну хватит, хватит!

- Ты не знаешь, почему я...

- Знаю. Я себя тоже виню. Мы все виноваты... Подошел Ермак и молча пожал нам руки. Глаза у него покраснели.

Взглянули мы еще раз на сырой холмик, засыпанный цветами, и медленно направились к выходу. На кладбище было еще полно людей - расходились медленно. Мы дошли до станции и сели в электричку: вся бригада в один вагон, и Ермак с нами.

Отвернувшись к окну, я молчала всю дорогу до Москвы. Папа пригласил Ермака вечером к нам, наверное желая меня развлечь. Дома он уговорил меня прилечь, ласково накрыл одеялом и поцеловал.

- Как съездили с Шурой? - спросила я.

- Хорошо. Поспи немного, дочка.

Он тихо вышел, закрыл за собой дверь. А я лежала, накрывшись с головой одеялом, и думала об одном и том же...

Зинка, Зинка! Со стыдом и раскаянием я вспомнила ее слова в тот вечер, под окнами квартиры Рябининых: "Ты, Владя, иди своим путем, а я пойду своим, и не береди мне душу!" И я пошла своим путем... Как я могла?! Мне было так тошно, так тяжело. Комсомолка! Шефство взяла над Олежкой... Стыд и срам! И слово-то какое бездушное: шефство. Надо просто помочь, как родному, кто в этом больше всего нуждается. А я не помогла... бывшей своей подруге. Почему бывшей? Потому, что подруга детства стала хулиганкой, а я девушка примерная. Тьфу!..

Так я терзалась, не помню уже сколько времени. Давно доносились до меня приглушенные слова в столовой - пришли Ермак и Валерий.

Я кое-как встала, умылась холодной водой и, закутавшись в плед - меня знобило, - вышла к ним.

- У тебя совсем больной вид,- испугался папа.

- Ничего, пройдет!

Я уселась в уголке дивана. Ермак сел рядом. От чая я отказалась.

Это был тяжелый день. Когда мы сидели и беседовали вполголоса, раздался звонок. Отпирать пошел Ермак.

Я услышала чей-то знакомый голос, но никак не могла понять, чей... Разве я могла предположить, что к нам придет Морж!

Да, это был он, и ничего не подозревавший Ермак радушно пригласил его "проходить".

Раздеться он не решился и только распахнул плащ. Он не ожидал, что встретит столько мужчин, и это его заметно встревожило. Но деваться было некуда. Он с неловкостью сел на предложенный ему стул. Я шепнула Ермаку, кто это такой. Он удивился визиту и рассматривал его с любопытством.

Отец вежливо ждал.

Валерке заметно хотелось вытолкать гостя в шею. Я ничего не понимала. Меньше всего я ожидала посещения Моржа.

- Мне необходимо с вами поговорить, - обратился он к отцу. - Гм. Желательно наедине.

- Какие у отца могут быть с вами секреты, - взорвался Валерий,говорите при всех нас. Здесь все свои.

- Я вас слушаю, - коротко произнес отец, не собираясь никуда уединяться.

- Можно в другой раз...- нерешительно промямлил Морж.

- Зачем же в другой раз. Вы, может быть, по поводу вещей? Так забирайте их, когда хотите, - сказал отец спокойно.

Моржа передернуло.

- Что вы, Сергей Ефимович! Зачем мне вещи? Я, собственно, но поводу Зинаиды Кондратьевны...

- Ей стало хуже? - испугался отец.

- Маме лучше. Я сегодня звонил в больницу. Ее собираются выписывать, успокоил нас Валерий.

- Мы люди современные,- забормотал Морж, краснея до самого туловища - и уши, и шея. Кажется, он готов был провалиться сквозь землю. Инстинктивно он выбрал самое доброе лицо - отца, впрочем, он к нему и пришел - и смотрел, когда поднимал глаза, только, на него.