Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым

- Если бы вы не были столь невежественны в литературе и искусстве...

Опять заговорила мама. Как я ни напрягал слух, ничего не услышал.

- Я могу вообще не выходить из своей комнаты! - воскликнула бабушка.

- Это совершенно не требуется! - пробасил отец.

Опять голос мамы. Даже тогда, маленьким, я понимал, какой у нее красивый тембр голоса.

- Пойми меня, Лиля, правильно...- Отец начинал раздражаться. Он уже ходил по комнате, как дрессированный лев в клетке.- Я хочу иметь сына, которым мог бы гордиться, а не какого-нибудь слизняка, слюнтяя. Я хочу, чтобы мой сын вы-22

рос настоящим человеком - мужественным, волевым, настойчивым. Упорным в труде, готовым к борьбе как с природой, так и со всякой дрянью в обществе. Я хочу воспитать в нем смелость в суждениях и поступках, способность мыслить самостоятельно, умение дерзать не на словах, а на деле. Я хочу, чтобы он умел принимать решение и доводить это до конца! - Отец стукнул кулаком должно быть, по столу.

- Я, я и я! Вы только с собой считаетесь! - выкрикнула побежденная бабушка и ушла со слезами.

Запахло валерьянкой.

Мой отец - человек действия и начал воспитывать меня со следующего же утра. Он разбудил меня ровно в шесть часов и, не давая мне опомниться, сонного потащил в ванную комнату под холодный душ. Я заорал, как оглашенный, за что папа закатил мне оплеуху. От удивления я замолк. Для первого раза папа только обдал меня ледяной водой и тут же растер до синяков жестким-прежестким полотенцем. Затем он заставил меня проделать гимнастику. Мама в это время капала валерьянку для бабушки.

С этого утра и начались мои многолетние мученья. Меня перевели из уютной, теплой бабушкиной комнаты, где стояли две батареи парового отопления, в холодную комнату рядом с кухней, которую зимой обычно использовали как кладовую и холодильник. Меня укладывали спать ровно в девять часов вечера, как грудного ребенка. Папа сам присутствовал при этом. Рука у него тяжелая, и я не рыпался. Мне сделали меховой спальный мешок, как в Арктике, которую я теперь ненавидел "всеми фибрами моего существа", как выражались герои бабушкиных романов. Как только я, вздыхая, залезал в этот проклятый мешок, папа раскрывал настежь окно - будь хоть мороз, хоть дождь, хоть буран.

Когда папа удалялся удовлетворенный (у себя он небось открывал только форточку: из-за мамы, как он объяснял), заходила мама поцеловать меня на ночь. Но я на нее дулся и не отвечал на поцелуй. Из бабушкиной комнаты доносился запах валерьянки...

Каждое воскресенье рано утром отец вез меня "к черту на кулички", и мы до изнеможения катались на лыжах или делали пробег. Когда я уже "умирал с голоду", отец объявлял "кросс до ближайшего ресторана" и нарочно заказывал борщ, черный хлеб и бифштекс. Бабушка говорила, что я не ем борща и мяса, так он доказывал ей, что я могу есть "как миленький" - "некультурное выражение, при ребенке не следовало бы так выражаться". Правильно говорили о моем отце, что он деспот.

Я всячески показывал ему, что сержусь, но этот человек ничего не замечал. Как-то раз я спросил его, не отчим ли он мне, и убеждал сказать правду. Отец расхохотался, как будто я сказал что-то очень смешное. Вместо ответа по существу он похлопал меня ниже спины и заметил, что "ничего, дело идет на лад". А какой уж там "лад"! Я похудел, обгорел, кожа моя обветрилась, нос лупился - и это среди зимы.

Весной он придумал новую забаву. Отправляясь из дома с восходом солнца (то есть все раньше и раньше!), он брал с собой толстую веревку, какой обычно пользуются альпинисты. Найдя где-нибудь обрыв, он заставлял меня спускаться по веревке вниз. Когда я это освоил, он стал приучать меня и подниматься по веревке, что мне далось очень тяжело: я ободрал ладони, растянул все мускулы. У меня каждая косточка болела. Можно подумать, что он готовил из своего сына акробата. С конца мая он стал учить меня плавать. Я считал, что умею плавать, только боялся далеко отплывать от берега. Бабушка говорила, что могут случиться судороги, потонешь. Отец заставлял меня рядом с ним переплывать Москву-реку.

- А если я утону? - мрачно поинтересовался я.

- Я тебя вытащу и откачаю,- успокоил он.

Так и случилось, когда он первый раз послал меня на тот берег одного. Я не доплыл и до середины, как руки и ноги у меня стали ватными и я, крикнув по-заячьи, камнем пошел ко дну. Никогда не забуду ужаса, охватившего меня, и мучительного ощущения удушья, которое может понять лишь тот, кто когда-нибудь тонул. Я не успел потерять сознание, как отец нырнул за мной. Сильная рука его мигом вытащила меня на поверхность. Меня вырвало водой и какой-то гадостью. Отец дотащил меня до берега, дал полежать и, когда я немного очнулся, предложил вдвоем переплыть на ту сторону.

На этот раз я категорически отказался. Как раз неподалеку, на траве, расположился милиционер с семейством. Жена его расстелила прямо на траве скатерть и раскладывала закуски.

- Я позову этого милиционера! - возмущенно выкрикнул я. Отец усмехнулся.

Вечером я все рассказал бабушке, взяв с нее слово не расстраиваться. Мы долго соображали вдвоем, что предпринять, но не придумали ничего лучше, как поговорить с мамой.

Увы, единственно, чего бабушка от нее добилась, было краткое:

- Дмитрий Николаевич знает, что делает.

- У тебя совсем нет материнских чувств! - горячо заметила бабушка.

- Это неправда,- тихо возразила мама.

- Тогда ты просто жалкое, слабохарактерное существо, подобное Кларе Копперфильд.

- Ты хочешь сказать, мама, что Дмитрий - мистер Мордстон?

- Ты сама это сказала! - выпалила бабушка и ушла к себе, хлопнув дверью.

- Ты жаловался бабушке на отца? - спросила мама, укоризненно глядя на меня.

Я покраснел.

- И совсем не жаловался! Бабушка-то меня вырастила, почему я должен от нее скрывать?

Но в душе я знал, что жаловался, как бы искал защиты.

- Папа хочет сделать из тебя сильного, мужественного человека...сказала мама и глубоко задумалась, забыв обо мне.

Я долго сидел на краешке кресла и смотрел на нее. Мама была красива это уверяли все соседи и знакомые. Даже ребята-школьники не раз говорили мне: "Эх, Колька, какая у тебя мама красивая!" Про меня никто, конечно, не говорил, что красавец, но буквально все замечали, что я "вылитая мама". Ей это не нравилось, так как она хотела, чтобы я походил на отца. Но чего нет, того нет.

У меня и глаза, как у мамы,- зеленые, и волосы такие же черные, и ресницы, и брови (у отца волосы русые, ну брови чуть потемнее), и нос у меня, как у мамы,- прямой, не длинный (из наших двух носов можно сделать один папин). И даже, когда я наморщу нос, у меня делается на переносице такая же смешная морщинка, как у мамы. И подбородок у нас одинаковый, с ямкой посредине. У папы же нижняя челюсть выдвинута вперед, как у пещерного человека. Бабушка говорит, что у мамы слабохарактерный подбородок. Не знаю, значит ли это, что я тоже слабохарактерный.