Владимир Муравьев - Истории московских улиц

23 января 1918 года Совет Народных Комиссаров издал декрет "Об отделении церкви от государства и школы от церкви". Этот акт законодательно закрепил политику новой революционной власти в отношении всех церковных учреждений и религии вообще, которые в конечном итоге должны были быть полностью упразднены и уничтожены. По этому декрету церковь лишалась в какой бы то ни было форме государственной поддержки, ей запрещалось любое участие в политической жизни, закрывались церковные учреждения: учебные заведения, монастыри, а все церковное имущество - земля, постройки, предметы культа - изымалось из владения церкви и объявлялись "народным достоянием". Верующим гражданам было оставлено право образовывать и регистрировать общины, которые должны существовать исключительно на их личные средства; естественно, общины облагались налогами. На практике все это выливалось в бесконечные придирки, проволочки и отказы в регистрации по той или иной причине. В 1918 году были запрещены крестные ходы по улицам города как нарушающие общественное спокойствие.

Ряд московских монастырей был приспособлен под концентрационные лагеря. Сретенский эта судьба миновала, но поскольку как монастырь он был ликвидирован, то оставшаяся братия в числе пяти человек (в предреволюционный год братии насчитывалось тридцать четыре человека) образовала совет общины, и монастырские церкви должны были действовать как приходские. Совет образовали архимандрит Сергий, иеромонахи Владимир и Димитрий, монах Алексей, священник Преображенский. Кроме них в совет вошли епископ Можайский Борис и митрополит Верейский Илларион. Илларион не был прежде насельником обители, в Сретенский монастырь его привели обстоятельства и случай, но ему выпало сыграть в жизни и истории монастыря важную роль.

Митрополит Илларион (в миру Владимир Алексеевич Троицкий) родился в 1886 году в селе Липицы нынешнего Каширского района Московской области в семье священника. С детства он испытывал высокую радость от духовных и церковных впечатлений в их неразрывности с народной жизнью.

"Широка, просторна страна родная! - писал он, вспоминая свои детские переживания. - Бедна она внешними эффектами, но богата красотами духа!.. И есть одно украшение смиренных селений... Божьи храмы с колокольнями смотрятся в зеркало русских рек. С детства привык я, мой милый друг, видеть такую именно картину на своей родине, на берегах родной Оки. Войдешь у нас в Липицах на горку позади села, посмотришь на долину Оки, верст на сорок видно вдаль. Только в ближайших деревнях своего и соседнего прихода разбираешь отдельные дома, а дальше заметны лишь здания Божьих храмов: красная тешиловская церковь, белая церковь в Лужках, в Пущине, в Тульчине, а на горизонте в тумане высятся каширские колокольни...

Приедешь, бывало, домой на Пасху. Выйдешь к реке. На несколько верст разлилась, затопила всю равнину. И слышишь по воде со всех сторон радостный пасхальный трезвон во славу Христа воскресшего... Ярко и ласково светит весеннее солнышко, шумно бегут по канавам мутные потоки, важно расхаживают по земле грачи, вся земля проснулась и начала дышать, зеленеет уже травка. Оживает природа, и смиренный народ справляет праздник Воскресения. Слышишь, бывало, как несется над рекой пасхальный звон, будто волны новой жизни вливаются в душу, слезы навертываются на глазах. Долго и молча стоишь зачарованный..."

Подобное описанному Илларионом ощущение единства родного пейзажа, храма и светлой радости жизни - и после многих лет советской атеистической пропаганды - все-таки жило в сознании и памяти народа. Всем памятно, с каким восторгом и замиранием сердца читались ходившие в шестидесятые годы в самиздатских копиях "Крохотки" А.И.Солженицына, и особенно миниатюра о церквах "Путешествуя вдоль Оки", в которой речь шла о тех же местах, о которых рассказывает митрополит Илларион. И хотя Солженицын пишет о разрушении, о гибели, об уничтожении, о торжестве зла и смерти духа, читателем вычитывалось иное - о теплящейся еще жизни и о надежде на воскрешение.

"Пройдя проселками Средней России, начинаешь понимать, в чем ключ умиротворяющего русского пейзажа, - говорит Солженицын. - Он - в церквах. Взбежавшие на пригорки, взошедшие на холмы, царевнами белыми и красными вышедшие к широким рекам, колокольнями стройными, точеными, резными поднявшиеся над соломенной и тесовой повседневностью - они издалека-издалека кивают друг другу, они из сел разобщенных, друг другу невидимых, поднимаются к единому небу.

И где б ты в поле, в лугах ни брел, вдали от всякого жилья, - никогда ты не один: поперек лесной стены, стогов наметанных и самой земной округлости всегда манит тебя колоколенка то из Борок Ловецких, то из Любичей, то из Гавриловского..."

Далее Солженицын пишет, что, войдя в село, видишь, что церковь ободрана, разграблена и "узнаешь, что не живые - убитые приветствовали тебя издали". Но весь тон предыдущего описания говорит о прямо противоположном: церкви в разорении - живы, в поругании - не поруганы и еще ободряют, поддерживают слабую душу... Так оно и было.

Илларион в своем образовании прошел традиционный путь сына священника: духовное училище, семинария, Московская духовная академия. Академию он окончил со степенью кандидата и был оставлен при ней для продолжения научной деятельности в области богословия и для преподавания. Темой его научных исследований стало изучение православного учения о роли Церкви в православии. "Вне церковной жизни, - утверждал молодой богослов, - нет истинной веры".

В 1913 году он принял постриг и был наречен Илларионом. В том же году он был утвержден в звании профессора Московской духовной академии, четыре года спустя избран ее инспектором.

Иллариона любили и преподаватели, и студенты. "Высокий и стройный... с ясным и прекрасным взглядом голубых глаз... всегда смотревший уверенно и прямо, с высоким лбом, с небольшой окладистой русой бородой, звучным голосом и отчетливым произношением, он производил обаятельное впечатление. Им нельзя было не любоваться, - вспоминает его ученик С.А.Волков. - ...У него самого была поразительная восторженность и любовь ко всему, что было ему дорого и близко - к Церкви, к России, к Академии, и этой бодростью он заражал, ободрял и укреплял окружающих".

На Поместном Соборе Русской Православной Церкви в 1917 году, собравшемся для восстановления в русской церкви патриаршества, убедительная и яркая, образная речь Иллариона оказала большое влияние на мнение Собора.

"Зовут Москву сердцем России, - говорил Илларион. - Но где же в Москве бьется русское сердце? На бирже? В торговых рядах? На Кузнецком мосту? Оно бьется, конечно, в Кремле. Но где в Кремле? В окружном суде? Или в солдатских казармах? Нет, в Успенском соборе. Там, у переднего правого столпа должно биться русское православное сердце". (Илларион имеет в виду историческое патриаршее место в соборе, опустевшее после отмены патриаршества Петром I.)