Владимир Муравьев - Истории московских улиц

На рукописи Нина Михайловна сделала примечание, свидетельствующее о, как говорят теперь, эксклюзивности материала: "Записала впервые для В.Б.Муравьева. 2/VII-1999 г.".

Верующие в массе своей не поддержали обновленцев (в народе их называли "обнагленцами"), вскоре начали отходить от них и увлекшиеся было поначалу их идеями священники.

В 1922 году Сретенский монастырь был занят обновленцами, но в следующем году они вынуждены были уйти. Митрополит Илларион совершил новое освящение монастыря и всех храмов.

В июне 1923 года патриарх Тихон возводит Иллариона в сан архиепископа, включает в состав Синода и назначает игуменом Сретенского монастыря.

Современный историк Церкви (в предисловии к сочинениям Иллариона издания 1999 года) отмечает: "Во многом благодаря деятельности епископа Иллариона началось массовое возвращение клира и мирян в "тихоновскую" церковь. Храмы, захваченные обновленцами, стали пустеть". Так провалилась задуманная и поддержанная советской властью широкомасштабная провокация.

Вскоре последовало возмездие: Иллариона арестовали, и в декабре 1923 года он уже оказался в Соловецком лагере особого назначения со сроком заключения - три года. Такой срок был обычной нормой для духовенства, поскольку сажали не за какую-то вину, а за принадлежность к духовному сословию, но было тут и демократическое равенство - архиепископ получал то же, что и послушник.

Илларион, работая в бригаде рыбаков и на других работах, оставался при этом тем, кем он был, - пастырем и духовником.

"Архиепископ Илларион, - рассказывает в своих воспоминаниях М.Польский - священник, сидевший вместе с ним в Соловках, - человек молодой, жизнерадостный, всесторонне образованный, прекрасный церковный проповедник-оратор и певец, блестящий полемист с безбожниками, всегда естественный, искренний, открытый; везде, где он ни появлялся, всех привлекал к себе и пользовался всеобщей любовью... За годы совместного заключения являемся свидетелями его полного монашеского нестяжания, глубокой простоты, подлинного смирения, детской кротости. Он просто отдавал все, что имел, что у него просили. Своими вещами он не интересовался...

Любовь его ко всякому человеку, внимание и интерес к каждому, общительность были просто поразительными. Он был самою популярною личностью в лагере, среди всех его слоев. Мы не говорим, что генерал, офицер, студент и профессор знали его, разговаривали с ним, находили его или он их... Его знала "шпана", уголовщина, преступный мир воров и бандитов именно как хорошего, уважаемого человека, которого нельзя не уважать... Он доступен всем, он такой же, как и все, с ним легко всем быть, встречаться и разговаривать..."

Выразительный портрет Иллариона на Соловках рисует в книге воспоминаний "Погружение во тьму" и другой соловецкий узник - писатель Олег Васильевич Волков.

"Иногда Георгий уводил меня к епископу Иллариону, поселенному в Филипповской пустыни, верстах в трех от монастыря. Числился он там сторожем...

Преосвященный встречал нас радушно. В простоте его обращения были приятие людей и понимание жизни. Даже любовь к ней. Любовь аскета, почитавшего радости ее ниспосланными свыше.

Мы подошли к его руке, он благословил нас и тут же, как бы стирая всякую грань между архиепископом и мирянами, прихватил за плечи и повел к столу. Приветливый хозяин, принимавший приставших с дороги гостей. И был так непринужден, так славно шутил, что забывалось о его учености и исключительности, выдвинувших его на одно из первых мест среди тогдашних православных иерархов.

Мне были знакомы места под Серпуховым, откуда был родом владыка Илларион. Он загорелся, вспоминал юность. Потом неизбежно переходил от судеб своего прежнего прихода к суждениям о церковных делах России.

- Надо верить, что церковь устоит, - говорил он. - Без этой веры жить нельзя. Пусть сохранятся хоть крошечные, еле светящие огоньки когда-нибудь от них все пойдет вновь. Без Христа люди пожрут друг друга. Это понимал даже Вольтер... Я вот зиму тут прожил, когда и дня не бывает потемки круглые сутки. Выйдешь на крыльцо - кругом лес, тишина, мрак. Словно конца им нет, словно пусто везде и глухо... Но "чем ночь темней, тем ярче звезды...". Хорошие это строки. А как там дальше - вы должны помнить. Мне, монаху, впору Писание знать.

Иллариону оставалось сидеть около года. Да более двух он провел в тюрьме. И, сомневаясь, что будет освобожден по окончании срока, он все же готовился к предстоящей деятельности на воле. Понимая всю меру своей ответственности за "души человеческие", преосвященный был глубоко озабочен: что внушать пастве в такие грозные времена? Епископ православной церкви должен призывать к стойкости и подвигу. Человека же в нем устрашало предвидение страдания и гонений, ожидающих тех, кто не убоится внять его наставлениям".

Незадолго до окончания срока Иллариона перевели из Соловков в Ярославль. Там, в тюрьме, его посещал ответственный работник ГПУ и уговаривал присоединиться к новому, поддерживаемому властями, церковному расколу, возглавляемому епископом Екатеринбургским Григорием. "Вас Москва любит, вас Москва ждет", - уговаривал агент Иллариона, обещая ему свободу и высокое место в иерархии григорианства. Илларион отказался. После переговоров, продолжавшихся несколько месяцев, агент ГПУ сказал: "Приятно с умным человеком поговорить. - И тут же добавил: - А сколько вы имеете срока на Соловках? Три года?! Для Иллариона - три года?! Так мало?"

Иллариону добавили еще три года и возвратили на Соловки. По окончании нового срока его отправили этапом на вечное поселение в Казахстан. В пути он заболел сыпным тифом и 28 декабря 1929 года умер в тюремной больнице в Петербурге. Петербургский митрополит Серафим (Чичагов) упросил начальство НКВД выдать тело усопшего. Ми-трополита Иллариона отпели в Воскресенском храме Новодевичьего монастыря и похоронили на монастырском кладбище.

Годы спустя, когда на Соловках не осталось ни одного заключенного, лично знавшего митрополита Иллариона, стойко держалась память о нем. От одного потока заключенных к другому передавались уже не воспоминания, а предания, ставшие фольклором. Фольклорное предание, как известно, имеет в своей основе действительный факт, обычно трансформирует его, дополняет фантастическими вымыслами, но при этом всегда сохраняется идея и смысл того события, которое лежит в его основе. Таковы и две легенды о митрополите Илларионе. Первая - о его неколебимой верности православию, вторая - об общегосударственном масштабе значения его деятельности и личности.

Первая легенда повествует о том, как однажды на Соловки приехал посол Папы Римского, католический кардинал, для переговоров с сидевшим в Соловках духовенством, среди которого было много высших иерархов. Папа решил воспользоваться в своих целях тяжелым положением русской Церкви и осуществить давно лелеемый Ватиканом коварный план.