Роберт Харви - Освободители

Казнь Брисеньо и его людей больно ранила Боливара, хотя в сложившихся обстоятельствах эти действия были вполне оправданны. Уже в Мериде Боливар сделал резкое заявление: «Наша месть не будет уступать в жестокости испанцам. Нашему терпению пришел конец. Колонизаторы объявили нам смертельную войну. Они будут уничтожены. Мы очистим нашу землю от этих монстров. Наша ненависть непоколебима. Мы будем драться насмерть». В Трухильо Боливар издает манифест:

«Испанцы принесли на нашу землю нищету и смерть. Они отняли у нас священное право на жизнь, нарушили условия капитуляции и перемирия. Они совершили многочисленные преступления. И помешали Венесуэле стать независимой республикой. Справедливость требует от нас мести. Жизнь вынуждает нас сделать это…

Любой испанец, не принимающий каким-либо способом участия в нашей борьбе с тиранией, будет считаться изменником и врагом нашего отечества. Ничто не спасет его от возмездия. Тем испанцам, которые придут в нашу армию с оружием или без него, будет гарантировано помилование… Испанцы, предоставившие нашему государству секретную информацию, будут считаться гражданами Америки…»

В заключение Боливар громогласно заявляет:

«Испанцы и жители Канарских островов, не принимающие активного участия в деле освобождения Америки, будут непременно убиты. Американцам, даже если они совершили какое-то преступление, гарантирована жизнь».

В новейшей истории найдется не много политиков, способных на столь жесткие заявления. Иногда обстоятельства оправдывают жестокость, например, во время военных действий. В период Французской революции законная власть сама санкционировала террористические действия против своих врагов, и только после этого настроения в революционном правительстве несколько смягчились. Обычно власти всеми способами стараются поддерживать хотя бы видимость соблюдения законов, независимо от того, что происходит на самом деле. Нарушение условий перемирия между Мирандой и Монтеверде — типичный тому пример. Боливар открыто провозгласил политику террора и преследований, объявив своим врагам «смертельную войну» до победного конца. Для того чтобы подчеркнуть важность принятого им решения, Боливар ввел новый отсчет времени. Он, например, приказал своему секретарю ставить на его письмах дату, начиная со дня объявления независимости и начала политики террора. Документы датировались примерно так: «третий год независимости и первый год смертельной войны». Цель политики террора была ясна: простые люди должны бояться Боливара так же, как боятся Монтеверде. Испанцы управляли местным населением жестоко. Устрашение всегда было основным методом воздействия испанцев на население Южной Америки, поэтому Боливар и сделал террор своим оружием.

Южноамериканские биографы Боливара горячо защищают политику террора, объявленную им. Декларация о начале «войны насмерть» на первый взгляд может показаться непродуманным документом, но при более детальном изучении становится ясно, что он был тщательно подготовлен. Это обстоятельство делает аргументы защитников Боливара неубедительными. Декларация Боливара была не чем иным, как амнистией для всех его южноамериканских противников. Декларация недвусмысленно обещает: «…даже если вы совершили какое-то преступление, вам гарантирована жизнь». Получается, что сама принадлежность к латиноамериканцам освобождала от ответственности за любые проступки. Таким способом Боливар хотел добиться расположения огромного числа простых южноамериканцев, воевавших на стороне Монтеверде. За лояльность он был готов простить самые ужасные преступления. У испанцев теперь не оставалось иного выхода, как активно участвовать в войне на стороне Боливара.

Испанцы эффективно использовали неприязнь простых тружеников к их местным угнетателям-креолам. Боливар, со своей стороны, хотел посеять в душах беднейших жителей Южной Америки расовую и классовую ненависть к испанцам, а также попытаться привлечь привилегированные слои испанцев на свою сторону. Боливар прекрасно помнил неразбериху и хаос последних дней республики, во главе которой стоял Миранда. Тогда формальные приверженцы нового режима, не смущаясь, переметнулись на сторону нового режима, надеясь избежать мести Монтеверде.

Теперь у них не будет такой возможности. До тех пор пока они не присоединятся к войску Боливара, их жизнь будет в опасности. Существовала такая опасность и для мирных граждан. Следует подчеркнуть, что эта декларация была написана не каким-то головорезом в пылу борьбы и не кровожадным деспотом местного значения. Боливар сознательно объявил о легализации расовых преступлений, видя в этом средство для достижения политической победы. Преследованиям подвергались даже вовсе невинные. Боливара может извинить только то, что его врагами были настоящие варвары. Через пять лет Генри Клей в своей знаменитой речи в конгрессе Соединенных Штатов Америки будет так защищать Боливара:

«Жителю Джорджии трудно найти сходство между ношей революцией и революцией в провинциях Южной Америки. Он будет утверждать, что их революция запятнала себя кровавыми деяниями, чего не было у нас. Возможно, в этом есть доля правды, но те кровавые события спровоцированы чудовищными преступлениями, совершенными испанскими угнетателями в Южной Америке. Нам не пришлось испытать ничего подобного. Можно ли предположить, что рабы на нашем Юге были бы освобождены так же, как они были освобождены в Венесуэле? Можем ли мы представить, чтобы помилование было отвергнуто, а условия мирного договора нарушены? Неужели Джордж Вашингтон стал бы бездействовать в такой ситуации? Иногда возмездие бывает милосердным, милосердным по отношению к обеим воюющим сторонам. Единственный способ, которым можно заставить труса, совершившего страшные зверства, остановиться, — показать ему, что рано или поздно его настигнет суровое, но справедливое возмездие».

Испанцы бесчеловечно и жестоко вели себя на завоеванных территориях. Они насиловали женщин, затем, привязав их к гамакам, разжигали огонь, в буквальном смысле поджаривая жертвы. Они сдирали кожу со ступней пленников и заставляли их ходить по горящим углям. Они отрезали несчастным уши и носили их с собой в качестве трофея. Это далеко не весь перечень ужасных преступлений испанцев.

Однако в доводах Клея есть очевидный изъян. В декларации Боливара не говорилось о «справедливом возмездии». Он угрожал несправедливой местью, подвергая преследованиям всех испанцев, виновных и невинных, только за их происхождение. Более того, он обосновывал свою угрозу законодательными санкциями. Боливар провозгласил себя «Освободителем», так называемой законной властью, подменив основы правовой системы низменными инстинктами.