Роберт Харви - Освободители

Адамс, недолюбливавший все британское и по-прежнему скептически относившийся к намерениям англичан, рассудил, что «кровные узы» не должны помешать «дочери» действовать в своих интересах за спиной у «матери». 23 декабря 1823 года он провозгласил доктрину Монро. Доктрина была предъявлена Каннингу как fait accompli, [4] Свершившийся факт (фр.). — Примеч. пер. что уже само по себе объясняло смысл этой дипломатической стратегии. Адамс отвернулся от европейских государств. Не успев официально признать южноамериканские республики, Соединенные Штаты объявили Южную Америку зоной, закрытой для всех европейских стран, включая Великобританию.

Каннинг нанес ответный удар в свойственной ему энергичной манере. Он отозвал совместный англо-американский протест против закрытия Россией Берингова пролива и ее попыток колонизировать северо-западное побережье Северной Америки. Он также разорвал соглашения о пограничных территориях на северо-западе США. В то же самое время Каннинг сообщил представителям европейских государств, что доктрина Монро явилась следствием британской дипломатии, чем-то вроде того, на что можно будет положиться в случае развала европейского альянса. Французы пообещали не использовать оружие при решении своих проблем в Латинской Америке. Австрийцы, обидевшись, удалились. Русские выразили возмущение, обнаружив тем самым свою полную беспомощность.

Каннинг спешно направил три «комиссии» — в Мексику, Колумбию и Буэнос-Айрес с целью немедленного официального признания этих государств. Все три дипломатические «комиссии» доложили Лондону о благоприятных впечатлениях.

Вудбайн Париш, глава британской «комиссии», направленной в Буэнос-Айрес, сразу же оценил экономический потенциал латиноамериканских стран для Британии. Торговый обмен с Буэнос-Айресом уже находился в руках англичан. К тому времени там действовало уже около сорока британских торговых компаний. Почти четверть всех финансовых средств, вложенных в эти компании, принадлежали англичанам. Половина государственного долга республики также принадлежала англичанам. Каннинг торопил короля и парламент с принятием экономического договора, «который утвердил бы дипломатическое признание страны, с которой этот договор заключен». Он также торопил неповоротливый реакционный кабинет герцога Веллингтона официально признать Мексику и Колумбию: «Сейчас самой важной практической задачей Для нас является противодействие переходу испанских ресурсов к Франции. Это может сильно увеличить ее мощь. У меня нет ни малейшего сомнения, что это должно быть сделано посредством отделения ресурсов испанских колоний от самой Испании. К счастью, это уже произошло. И сейчас мы можем извлечь выгоду из ситуации».

Как уже было сказано раньше, в декабре 1824 года, к большой радости Каннинга, цель была достигнута. «Дело сделано, — заявил он, — гвоздь вбит. Испанская Америка свободна, и если мы не ошиблись в своей политике, она наша».

Княгиня Ливен, жена русского посла в Лондоне, так выразила свое восхищение по этому поводу: «Просто невероятно, до какой степени все здесь увлечены тем, что происходит в Южной Америке… Все, от королевы до лакеев, вкладывают свои деньги в тамошние предприятия. Кто-то рискует пенни, а кто-то — целым состоянием. За неделю делаются огромные состояния. Акции золотых копей Реаль-дель-Монте, купленные за 70 фунтов, через неделю были проданы за 1350 фунтов. Эти молниеносно приобретенные богатства и страсть к спекуляции напоминают мне Банк Миссисипи во времена Регентства».

Займы общей стоимостью около двадцати миллионов фунтов были расширены. Общий капитал учрежденных горнодобывающих компаний равнялся четырнадцати миллионам фунтов. Стоит ли говорить, что этот мыльный пузырь вскоре лопнул. А пока Каннинг торжествовал: «Итак, дело сделано… Янки празднуют победу, но именно они больше всех проиграли от нашего решения. Самая большая опасность — опасность, к которой могла нас привести политика союза европейских стран, — заключалась в разделении мира на европейцев и американцев, республиканцев и монархистов, на старые нации, с одной стороны, и молодые нации во главе с Соединенными Штатами — с другой. Мы сумели протиснуться между ними, обосновавшись в Мексике. Соединенные Штаты напрасно боятся нас: мы вновь связываем Америку с Европой. Если бы мы промедлили, то через пол-года потеряли бы все».

Каннинг продемонстрировал блестящее умение воздерживаться от вмешательства в дела Латинской Америки. Он считал, что «сохранение монархического правления в какой-либо части Южной Америки резко ускорит неизбежное отделение Нового Света от Старого… Но если это предложение будет исходить от нас, то проблемы исчезнут. Монархия в Мексике и монархия в Бразилии могли бы излечить зло всеобщей демократии и предотвратить ситуацию, которой я больше всего боюсь, — Америка против Европы. Соединенные Штаты стремятся к такому разделению и поддерживают демократию, которая способствует этому».

После бесплодных усилий Каслри Каннинг сумел выработать такую политическую позицию, которая снискала уважение латиноамериканских государств. Но особенно важно то, что в результате политической линии Каннинга были пресечены ранние империалистические претензии Соединенных Штатов.

Начался 1825 год. Казалось, для Боливара уже нет ничего невозможного. Но проблемы все-таки были. Сукре предпринимал усилия, чтобы Верхнее Перу, где преобладало индейское население, отделилось от Буэнос-Айреса, которому оно было официально подчинено. 9 февраля Сукре провозгласил самоуправление в Верхнем Перу. Поначалу Боливар рассердился на своего фаворита. Его поступок мог разозлить и аргентинцев, и перуанцев: до 1776 года вице-королевство Верхнее Перу было частью провинции Перу. Однако прошло немного времени, и Боливар смягчился. В мае того же года он по-отечески написал Сукре, заявившему о своем желании сложить полномочия: «Мой дорогой генерал, выполняйте свой долг, воспользуйтесь удачей, которая сама идет к Вам в руки… Для Вас нет ничего невозможного. Не позволяйте изменчивой фортуне управлять собой… Помните, я люблю Вас как сына и всегда рад Вашей славе».

15 апреля Боливар выехал из Лимы в окружении самых верных друзей. В их число входили О’Лири и старый добрый наставник Боливара Симон Родригес. Так начался триумфальный поход в горные районы его нового владения — древней империи инков. Мануэлиту оставили дома. Это очень рассердило ее.

Слухи о незаконном происхождении Боливара дали повод представителям высших классов Лимы презрительно называть его Эль Самбо. [5] Метис (исп.). Для индейцев же он был таким же белым и таким же аристократом, как любой испанец. Кроме того, он был их героем. Они повсюду встречали его с благоговением. По традиции такие приемы устраивались завоевателям или представителям власти, чтобы задобрить их и отвести угрозу убийств и грабежа. На этот раз люди, без сомнения, выражали искреннюю радость, приветствуя завоевателя, который пришел к ним как покровитель.