Элеонора Павлюченко - В добровольном изгнании [О женах и сестрах декабристов]

Узнав об отправлении Ф. М. Достоевского и С. Ф. Дурова в Омск, Н. Д. Фонвизина в тридцатиградусный мороз едет за Иртыш, чтоб проводить их. Фонвизина и сопровождавшая ее М. Д. Францева долго ждали в поле, пока из-за опушки леса не показались две тройки — с жандармами и заключенными. Тройки остановились — об этом женщины заранее уговорились с жандармами. Арестанты были одеты в полушубки и меховые малахаи, «вроде шапок с наушниками», «тяжелые кандалы гремели на ногах». [217] Воспоминания М. Д. Францевой. — «Исторический вестник», 1888, кн. VI, стр. 629. «Мы наскоро с ними простились, боясь, чтобы кто-нибудь из проезжающих не застал нас с ними, и успели только им сказать, чтоб они не теряли бодрости духа, что о них и там будут заботиться добрые люди». [218] Там же.

И в дальнейшем Фонвизины принимали участие в судьбе петрашевцев. Наталья Дмитриевна переписывалась с Достоевским и после возвращения из Сибири, в имении Фонвизиных-Пущиных в Марьино подолгу живал Дуров.

Когда истек срок каторги у Достоевского и Дурова, большую помощь оказала им другая декабристская семья — Анненковых. В доме зятя Анненковых — К. И. Иванова, старшего адъютанта Отдельного сибирского корпуса, они прожили почти месяц перед отправлением в Семипалатинск. Оттуда Достоевский писал Полине Егоровне 18 октября 1855 г.: «Я всегда буду помнить, что с самого прибытия моего в Сибирь Вы и все превосходное семейство Ваше брали и во мне и в товарищах моих по несчастию полное и искреннее участие». Знакомство с Ольгой Ивановной Анненковой-Ивановой «будет всегда одним из лучших воспоминаний моей жизни… Ольга Ивановна протянула мне руку, как родная сестра, и впечатление этой прекрасной, чистой души, возвышенной и благородной, останется светлым и ясным на всю мою жизнь… Я с благоговением вспоминаю о Вас и всех Ваших». [219] Ф. М. Достоевский . Письма, т.1, стр. 162–163.

Помощь декабристов, их жен, детей петрашевцам как бы символизирует связь и преемственность двух революционных поколений — дворянского и разночинского. Для женщин же эта связь была проявлением их политического роста, переходом к более активным формам борьбы.

Помощь Н. Д. Фонвизиной и декабристам и петрашевцам основывалась прежде всего на ее религиозно-нравственных представлениях о любви к ближнему. Однако вера Фонвизиной не предполагала бездеятельности, покорности. На всякое притеснение властей она отвечает протестом, приводя в изумление безропотную мать: «Откуда почерпнула она такую самонадеянность, что пишет так неприятно о начальстве!» [220] В. Шенрок . Одна из жен декабристов, стр. 123. Наталья Дмитриевна ведет себя с вызовом. Не стесняется атаковывать начальство резкими письмами, позволяет себе самовольные отлучки с места поселения.

В августе 1850 г. Фонвизина вместе с Ж. А. Муравьевой (женой А. М. Муравьева) и несовершеннолетней дочерью Анненковых Ольгой едет из Тобольска в Ялуторовск, чтоб навестить тамошнюю колонию декабристов, в том числе и вдову Ентальцева, задержанную в Сибири после смерти мужа. Поездка совершается без ведома и разрешения властей. Фонвизина получает выговор и предписание генерал-губернатора Горчакова (кстати, дальнего родственника) дать подписку о невыезде с места поселения. Наталья Дмитриевна делает это только после личного уведомления Горчакова, написанного по ее настоянию.

В Отделе рукописей Библиотеки им. В. И. Ленина, в фонде Фонвизиных хранится переписка по поводу этой самовольной отлучки. Тобольский губернатор К. Ф. Энгельке 15 ноября 1850 г. сообщает Н. Д. Фонвизиной о «строгом внушении» за «таковой неуместный поступок». Наталья Дмитриевна шлет в Петербург жалобу на то, «что местное начальство делает ей стеснения». В ответ «статс-секретарь его императорского величества у приема прошений» князь А. Ф. Голицын сообщает: «Ныне генерал-адъютант граф Орлов уведомил меня, что по всеподданнейшему докладу его помянутого прошения г-жи Фон-Визиной, государь император высочайше повелеть соизволил: объявить ей, что она, на основании существующих постановлений, должна подлежать всем тем ограничениям, коим подчинен ее муж». [221] ОР ГБЛ, ф. 319, карт. 5, ед. хр. 28. Эти документы, вероятно не без участия Н. Д. Фонвизиной, попали в вольные издания князя-эмигранта П. В. Долгорукова. [222] О связях декабристов с вольными русскими изданиями см.: Н. Я. Эйдельман. Тайные корреспонденты «Полярной звезды», М., 1966; он же. Герцен против самодержавия. М., 1973.

На долю Натальи Дмитриевны Фонвизиной выпало немало тяжких испытаний. В числе их — вечная разлука с родителями и детьми. Бабушка, М. П. Апухтина, на попечении которой остались два маленьких внука Митя и Миша, не смогла дать им хорошее воспитание. Неважным воспитателем оказался и их дядя И. А. Фонвизин, бесконечно преданный брату и его семье. Мальчики росли бездельниками и шалопаями, не имевшими никаких привязанностей к родителям и смотревшими на переписку с ними как на тяжкую повинность. Естественно, что это был дополнительный источник страданий для Фонвизиных. Последним же ударом для родителей явилась ранняя смерть сыновей — двадцати пяти и двадцати шести лет (в Сибири Фонвизина рожала дважды, но оба ребенка погибли). Наталье Дмитриевне нечем было утешиться.

«Иметь сына, и не знать его, и лишиться его, не узнавши, не иметь возможности сохранить о нем даже воспоминание, не иметь понятия ни о взгляде его, ни о голосе, ни о фигуре, ни о характере, и, говорят, что это легче!.. Ах нет! Я лишилась сына навеки и совершенно, и в прошедшем и в будущем, лишилась всего без остатка — это ужасно! Только матери, находящиеся в моем положении, могут понять мое горе, но и у них остаются хотя воспоминания, а у меня и тех нет: горе, горе и горе!» [223] Жены декабристов. М., 1906, стр. 187–188.

Всегда склонная к истеричности, болезненному самоанализу, мистицизму, Фонвизина все больше погружается в мир религии, смиряя молитвами приступы крайнего отчаяния. Но энергичная натура и дух протеста берут верх над религиозным фанатизмом, заставляя Наталью Дмитриевну делать добро окружающим ее земным, грешным людям. Декабристы, ссыльные поляки-революционеры, петрашевцы получают от нее утешение и материальную поддержку: продукты, деньги, теплые вещи.

В 1853 г. в результате хлопот И. А. Фонвизина его брату разрешили досрочно покинуть Сибирь (кстати, за счет брата) и поселиться безвыездно в имении Марьине Бронницкого уезда Московской губернии. Наталья Дмитриевна последовала за мужем через месяц в сопровождении жандарма, старой няни, разделявшей изгнание, М. Д. Францевой и двух приемных девочек. Едва она прибыла в Москву, как явился чиновник от генерал-губернатора с требованием о немедленном отъезде в Марьино. Михаил Александрович прожил здесь недолго: он скончался 30 апреля 1854 г. Энергичная вдова два года занималась расстроенным хозяйством, а в начале 1856 г. тайно, под видом поездки в свои отдаленные имения, отправилась к друзьям в Сибирь. Этому предшествовала переписка со старым другом мужа — Иваном Ивановичем Пущиным, вполне красноречиво доказывающая, что «любви все возрасты покорны». В 1857 г. по велению сердца (а также по совету чудотворной иконы!) 52-летняя Н. Д. Фонвизина сочеталась браком с 59-летним декабристом. Ее дом в Марьине, а потом в Москве всегда славился радушием и гостеприимством, в нем находили приют друзья (здесь умер в 1865 г. декабрист П. С. Бобрищев-Пушкин). Нуждавшиеся, странники и юродивые получали теплый угол и кусок хлеба.