А Немировский - Слоны Ганнибала

Солнце садилось за горизонт. В прибрежных заводях квакали лягушки. Из камышей доносился легкий шелест: уползла потревоженная змея. На середине реки что-то плеснуло, на воде появились и разошлись круги. Это были звуки и голоса его юности. Когда-то, отталкиваясь от дна шестом, он плыл вдоль этих берегов на челне, пробирался сквозь упругие камыши и цепкие кусты, забрасывал сети в озерца с прозрачной и чистой водой. На его обожженном солнцем теле тогда были шрамы не от мечей, а от осоки, в мешке за спиной колотились не снятые с окостеневших пальцев золотые кольца, а лепешки, которые ему испекла мать.

Дукарион сбросил со спины мешок и, размахнувшись, швырнул его в реку. Дух Адды получил богатую жертву. Дукарион отдал ему всю свою военную добычу, все трофеи, добытые в битвах с римлянами за эти тринадцать лет.

Ночью Дукарион пришел в родное селение. Оно встретило его пламенем костров и громкими криками. Было время сбора винограда. Люди давили в огромных чанах ногами виноградные гроздья. Из открытого крана в деревянные ведра лился широкой струей виноградный сок. Его переносили при зажженных кострах в деревянные бочки и пифосы.

Дукариона никто не узнал, никто не бросился ему навстречу, никто не предложил ему кубка с молодым вином. Он был чужаком в своем родном селении. На том месте, где когда-то стоял его дом, сожженный римлянами, разбит молодой сад. Стариков, знавших Дукариона, давно нет в живых, а его сверстники погибли на полях сражений или томились в римском рабстве.

При виде пня близ ограды сада у Дукариона сжалось сердце. Когда-то здесь рос дуб. Дукарион любил играть под его раскидистым шатром. А потом римляне привязали его к стволу этого дуба и били прутьями. Дуб был свидетелем его позора. Дукарион стал рабом римлян. Как он тогда мечтал о свободе! Ему казалось, он обретет ее в войске Ганнибал, но там он стал тоже рабом, хотя и без цепи. Смерть Магона принесла ему свободу, но что ему делать с ней, с этой свободой?

БИТВА ГИГАНТОВ

Подобно стаям саранчи налетели римляне на цветущую долину Баграда. То, что враги не смогли съесть и унести, они сломали и разрушили. Чернели обезглавленные смоковницы и пальмы, дымились развалины вилл. Война, которая полыхала где-то в Иберии и Италии, подступила к стенам Карфагена. И еще страшнее, чем ярость римлян, была месть рабов. Они вышли из подземных тюрем в поместьях и рассеялись по всей стране. От них не укрыться нигде! И в любое мгновение могут восстать рабы в самом Карфагене.

"А чего же медлит Ганнибал? - возмущались рабби. - Он, похвалявшийся своими победами в Италии, оттягивает день решительной схватки. Он вступил в переговоры со Сципионом о мире. Но тот отверг его условия. Чего же медлит Ганнибал?"

К Ганнибалу были отправлены послы. Рабби требовали, чтобы полководец шел навстречу неприятелю и кончил войну одним сражением. Ганнибал с войском покинул окрестности Гадрумета, где он стоял несколько месяцев, собирая войско. Никогда еще Ганнибал не был так неуверен в своих силах. У него лишь тринадцать тысяч испытанных бойцов, закаленных в Италии ветеранов. Двенадцать тысяч он привел сам, а тысяча под командованием Магарбала возвратилась недавно из Лигурии. Магон не вернулся. Италия стала могилой братьев!

А остальные воины? Это были наемники, только что прибывшие из Галлии, Мавритании, с Балеарских островов. Они пригодны лишь на то, чтобы принять на себя первый натиск римских легионов. Из Карфагена прислали десять тысяч ополченцев. Это большей частью ремесленники, люди, понимавшие, какие беды угрожают их детям и женам в случае неудачного исхода войны. Но они были совершенно необученны. Они умели владеть молотами и клещами, но не мечами и копьями. Из "Маленькой Индии" в лагерь привели стадо в восемьдесят пять слонов. Никогда еще в войске Ганнибала не было так много слонов. Но этим животным было так же далеко до боевых слонов, как новобранцам до воинов. Недавно выловленные, они умели лишь бежать и поворачиваться. У них не было ярости, необходимой для боевого слона. Глядя на слонов, Ганнибал с грустью думал о Рихаде: "Да, отец был прав, этот индиец стоил целого войска!"

Но больше всего Ганнибала тревожила конница. У него было не больше тысячи всадников. Сын Сифакса, Вермина, обещал привести свою конницу, но Ганнибал не смог ее дождаться.

Всю ночь со стороны поля слышался невнятный шум передвигающегося огромного войска. Сципион, узнав, что войско пунов покинуло Гадрумет, двинулся ему навстречу к Заме. Когда первые лучи солнца осветили равнину, римляне уже построились. Легионы стояли в три линии: впереди - манипулы гастатов, за ними, на некотором расстоянии, - манипулы принцепсов, последними были поставлены триарии. Новым в этом построении было то, что принцепсы стояли не за промежутками в строю гастатов, как обычно, а непосредственно за ними, так что во всем римском строе были сплошные проходы. Ганнибал сразу оценил предусмотрительность Сципиона, опасавшегося, что слоны разрушат его боевой строй.

Впереди всего войска Ганнибал выставил слонов. Вожакам их, нумидийцам, которых, по привычке, называли индийцами было строго приказано пустить в ход свои железные ломики, если слоны выйдут из их повиновения, ибо нет ничего опаснее обезумевшего слона. За слонами стояли наемники-лигурийцы, балеарцы, мавры, галлы. Каждый отряд имел свое вооружение и возглавлялся соотечественниками этих наемников, давно служившими у Ганнибала. За наемниками были построены карфагенские ополченцы. Перед началом сражения полководец обратился к ним с речью, в которой исчислил и изобразил все беды, которые угрожают отечеству и их семьям, если они отступят хотя бы на шаг. Строй замыкали ветераны Ганнибала, уцелевшие воины его великой армии. Ослабли их глаза, ослепленные сверкающими льдами и снегами Альп, утомились их ноги, семнадцать лет топтавшие землю Италии, их руки устали рубить, их спины сгорбились под тяжестью солдатских мешков и оружия. Но только на них, на этих ветеранов, возлагал свои надежды полководец.

Сражение начали слоны. Для них это был первый бой. Огромное скопление людей, ржание коней, крики, звон оружия - все это пугало животных, но они шли, куда их направляли погонщики. Выбежавшие вперед легковооруженные римляне закидали слонов дротиками. Несколько слонов повернуло назад, но остальные продолжали идти вперед, нагнув защищенную медным щитом голову. Вот они уже бегут, но бегут не на римлян, а в проходы между римскими манипулами. Слонов не научили убивать людей, схватывать их хоботами и топтать ногами. Люди причинили слонам боль, и слоны бежали от людей. Вот они выбежали на открытую равнину, здесь их никто не преследовал, но им не давали покоя впившиеся в тело стрелы и дротики, им мешали привязанные к их спинам башенки и погонщики, сидевшие на шее. Слоны легли на землю и с ревом стали тереться о нее боками. С ловкостью, которую трудно было ожидать от этих на вид неповоротливых животных, они сбрасывали погонщиков. Это был бунт слонов, бунт Ливии, которую заставил себе служить Карфаген.