Вольфганг Леонгард - Революция отвергает своих детей

Такой образ мышления был так глубоко впитан всеми нами, в том числе и мной, что я в течение многих лет не представлял себе возможности мыслить иначе.

Летом 1936 года произошло событие, которое изменило ход моей жизни. Я жил с матерью в меблированной комнате в доме №26 на улице Горького. Владелец комнаты находился в командировке на Игарке, в маленьком городке на севере Сибири. Строительство и развитие городка шло очень быстро. Инженер возвращался теперь домой и мы должны были освободить комнату.

В течение многих недель мать пыталась найти другую комнату, но ее поиски были напрасны. Некоторые ей отказывали, узнав что мы немцы, другие не хотели сдавать комнату женщине с четырнадцатилетним сыном. Поэтому мать прежде всего беспокоилась о моем устройстве. Однажды она пришла домой обрадованная.

— Я нашла для тебя что‑то очень хорошее. Тебя примут в детский дом № 6, в дом детей австрийских шуцбундовцев. Там тебе будет очень хорошо.

Мать не ошиблась.

Дом находился в Калашном переулке №12, в центре города, между Арбатской площадью и Никитскими воротами. Детдом помещался в большом, по московским условиям роскошном, немного мрачном доме, который принадлежал раньше одному богатому московскому купцу.

Детский дом № 6 предназначался для детей шуцбундовцев. После неудачи февральского восстания 1934 года в Австрии, в Советский Союз прибыли не только сотни борцов, но и много детей, родители которых погибли во время восстания.

8 августа 1934 года (этот день ежегодно торжественно отмечался в детском доме), специальный поезд с австрийскими детьми прибыл на советскую границу. Торжественные приемы следовали один за другим. Все советские газеты давали подробное сообщение по поводу прибытия австрийских детей. Пионерский лагерь Артек в Крыму, самый лучший в Советском Союзе, пригласил детей провести первое лето в Крыму.

Потом они отправились в Москву, где им было предоставлено в постоянное пользование просторное помещение в доме №12 в Калашном переулке. В доме жили не только дети австрийских социал–демократов и шуцбундовцев, но и дети некоторых немецких коммунистов.

Этот приют под простым названием «Детский дом №6», нельзя было, однако, сравнивать с обычными детскими домами в СССР. Питомцы этого дома находились почти в таком же привилегированном положении, как и делегации, которые на короткое время приезжали в СССР. Одежда для них изготовлялась в особых мастерских. Питание приготовляла австрийская кухарка. Дом имел собственный автобус, на котором воспитанники доставлялись в школу и обратно, им же пользовались для всякого рода поездок. Дом имел собственную амбулаторию, которой заведовала женщина–врач, немка. Она наблюдала за здоровьем детей. Каждое утро у детей проверялась температура.

Куда бы ни появлялись дети шуцбундовцев, они всюду встречали восторженный прием. На все премьеры в оперу, на оперетты и другие театральные представления давалось столько билетов, что порою их даже нельзя было полностью использовать.

Заведующим детдомом был немецкий коммунист Бейс. Учителями были немецкие и австрийские эмигранты и частично молодые русские, которые свободно говорили по–немецки. Они были тщательно отобраны Центральным Комитетом ВЛКСМ.

Уже два года существовал этот дом, когда я 26 сентября 1936 года переступил его порог. Времена многочисленных приемов были позади. Автобус был отобран и мы должны были ходить пешком. Ежедневная проверка температуры была прекращена. Обильная и разнообразная еда была понемногу упрощена — хотя она все еще оставалась гораздо лучшей, чем у русских детей. Приглашения еще поступали, но не так часто как в первый год. Заведующий немец был заменен русским — Семеновым.

В это время в доме находились дети от 8 до 16 лет. Питомцев первых четырех классов называли по–австрийски «гшроппен»; ученики 5–го и 6–го класса, уже были средними; а мы — 7–й, 8–й, 9–й классы — старшими. Наш детдом все еще считался показательным. Природные способности воспитанников стремились развивать и помогали раскрытию данных. Музыкально–одаренным давали специальные уроки; для интересующихся игрой на сцене был организован театральный кружок под руководством Вайленда Родда — негра, который эмигрировал в Советский Союз и принимал участие, как актер, в советском фильме «Цирк» и в других фильмах. Существовал также литературный кружок и нередко у нас бывали немецкие писатели, эмигрировавшие в СССР. К нам часто привозили иностранные делегации. Нередко нас посещали представители австрийской или немецкой секции Коминтерна, а в дни торжеств: 1 мая, 7 ноября или на Новый год приезжал Коплениг, генеральный секретарь коммунистической партии Австрии, или Вильгельм Пик. Кроме официальных праздничных дней, у нас были свои собственные праздники. Каждый год торжественно праздновались 12 февраля в память восстания шуцбундовцев и 8 августа — день прибытия в СССР. В дни этих торжеств лучшие ученики — это понятие было у нас довольно растяжимым — получали ценные награды, далеко превосходившие награды, которые получали советские дети. Нас приглашали на все большие праздники, которые устраивались в это время в Москве, как «почетных юных гостей». Всегда нас встречали аплодисментами. Особенно большой радостью для нас были поездки по каналу Москва—Волга.

В политическом отношении мы также обладали некоторыми особыми правами. На стенах: висели лозунги, отличавшиеся от стандартных советских лозунгов, как‑то: приветствия антифашистским борцам в Австрии и Германии или испанским интернациональным бригадам. Рядом с портретами Ленина и Сталина можно было видеть не членов Политбюро ВКП(б), а портреты Иоганна Копленига, Димитрова, Эрнста Тельмана и Вильгельма Пика.

В то время нас хорошо знали в Москве. Мы были лучше одеты, чем остальная молодежь, и когда вечером выходили гулять, то не раз слышали от прохожих: «смотри, это дети шуцбундовцев!». Мы переживали счастливое время — не зная по существу, как жилось в этот период остальной молодежи в Советском Союзе. Учителя и русский заведующий относились к нам исключительно доброжелательно. Когда мы выражали те или иные наши желания, мы могли быть уверенными, что в пределах возможного они будут удовлетворены.

У нас был также свой Совет, который мы сами выбирали; он обладал правом совещательного голоса по всем вопросам. Нашей единственной постоянной связью с внешним миром была «Библиотека иностранной литературы» в Столешниковом переулке, в 15 минутах ходьбы от нашего дома. Она помещалась в маленькой церкви, которая была закрыта с первых лет революции. Здесь имелись немецкие, английские, французские, испанские и итальянские книги. Почти каждый день я ходил с моими друзьями на несколько часов в читальный зал. Наряду с классической немецкой литературой там было также много новых книг: Томаса Манна, Генриха Манна, Франца Верфеля, Макса Брода, Стефана Цвейга, Якова Вассермана, Арнольда Цвейга, Лиона Фейхтвангера, Эмиля Людвига и, конечно, всех авторов–эмигрантов, симпатизирующих Советскому Союзу, — Фридриха Вольфа, Анны Зегер, Иоганна Р. Бехера, Эриха Вейнерта, Бодо Узе, Фрица Эрпенбека, Вилли Бределя.