Джойс Тилдесли - Египет. Возвращение утерянной цивилизации

В Париже (но не в Лондоне) подозревали, что английский гравер мог во время копирования внести в текст некоторые «исправления». В 1803 г. французский лингвист, известный как Ситизен Амелихон, опубликовал транскрипцию текста, составленного на греческом языке, а также его точный перевод на латинский и его гипотетический перевод на французский. Этот перевод многие годы оставался стандартным, хотя публиковались и другие его версии на английском (1802), латинском (1816), немецком (1822) и итальянском (1833) языках.

В тексте на греческом языке встречались имена нескольких царей и географические названия, которые, несомненно, могли фигурировать и в текстах на египетском, а также, будучи более греческими, чем египетскими, должны были даваться в точной транслитерации – один иероглиф или демотическая «буква» равнялись одной греческой букве. Простые подсчеты позволили лингвистам вычислить, хоть и достаточно грубо, где в надписи находятся имена царей. Если имя стояло третьим с конца в тексте на греческом, то, весьма вероятно, что оно стоит третьим с конца и в обоих других вариантах. В Каире Жан-Жозеф Марсель, работая вместе с Луи-Реми Pare, узнал имя Птолемея, которое встречалось в греческом тексте одиннадцать раз, а в демотическом, предположительно, обозначалось буквами «Р» и «Т». Но дальше этого они пойти не смогли.

Барон Антон Исаак Сильвестр де Сасси из Парижа разработал другой способ. Он искал в греческой надписи слова, которые можно было перевести на коптский язык, а затем искал их в демотическом тексте. Ему удалось обнаружить имя Птолемея и Александра, и он понял, что два текста на египетском языке не являются точным, дословным переводом греческого, однако в остальном он потерпел неудачу. Шведскому лингвисту Юхану Давиду Окербладу удалось продолжить начинание Сильвестра де Сасси – он нашел в демотическом варианте все греческие имена собственные, а также слова «храмы» и «греки». Но большего он не сделал, так как полагал, что демотическое письмо было полностью алфавитным.

Жан-Франсуа Шампольон, невероятно талантливый, энергичный и решительный молодой француз, родился во времена трудные, но дающие стимул действовать. Из-за революции и ее последствий жизнь этого человека была полна невзгод и опасностей, но, опять же, именно благодаря революции, а еще точнее – амбициям Наполеона Бонапарта – он смог заняться работой всей своей жизни. Жан-Франсуа, самый младший в семье странствующего продавца книг Жака Шампольона и его жены Жанни-Франсуа, появился на свет 23 декабря 1790 г. в маленьком городке Фижак, департамент Ло на юго-западе Франции. Так как после революции школы при монашеских орденах закрыли, его отец много работал и редко бывал дома, а неграмотная мать постоянно болела, молодого Жана-Франсуа обучал его брат Жак-Жозеф и три сестры Тереза, Петрониль и Мари-Жанни. К тому времени, когда он наконец смог пойти в начальную школу, его сочли чуть ли не вундеркиндом, хотя изолированное воспитание сделало его несколько странным: он отличался плохим поведением, был склонен к вспышкам гнева, полностью отдавал себя дисциплинам, которые его интересовали, но не уделял никакого внимания математике и правописанию. Все это не придавало ему привлекательности в глазах людей, тем не менее его брат, сестры, а потом и жена с дочерью были счастливы поддержать молодого Жана-Франсуа в работе, ни словом не упрекнув его (насколько мы можем судить) за те невзгоды и лишения, которые им пришлось пережить. Он пытался справиться со школьной системой, но, в конце концов, родители подчинились неизбежному и наняли частного преподавателя.

В возрасте десяти лет Жан-Франсуа был отослан к своему брату в Гренобль. Этот город дал одаренному мальчику прекрасные возможности, а Жак-Жозеф, который всегда жалел, что не получил хорошего образования, предложил оплатить учебу младшего брата. К тому времени Жак-Жозеф Шампольон сменил имя на Жака-Жозефа Шампольона-Фижака. Жан-Франсуа так и остался просто Шампольоном, но иногда его называют Шампольоном-младшим, чтобы не путать с братом.

Жан-Франсуа начал посещать частную школу, овладел латинским и греческим языками, а затем стал делать успехи в арабском, древнееврейском, сирийском и халдейском языках. Ему даже посчастливилось познакомиться с Жаном-Батистом Жозефом Фурье, членом «Комиссии» Наполеона, страстно интересовавшимся всем, что касалось Египта. Фурье приехал в Гренобль работать над «Описанием» и нанял Жака-Жозефа подготовить предисловие. Именно Фурье первым показал одиннадцатилетнему мальчику иероглифы.

Когда в Гренобле открылся новый государственный лицей, или общеобразовательная школа, Шампольон-младший успешно сдал экзамены и стал одним из ее первых учеников, получив государственную стипендию, которая покрывала две трети платы за обучение. Заботливый Жак-Жозеф оплатил недостающую сумму.

Жан-Франсуа глубоко возненавидел эту перемену в своей жизни, хотя и никому не говорил об этом. Ему не нравилась царящая в заведении военная дисциплина, необходимость учить математику, а еще то, что приходилось подчиняться строгому учебному расписанию, которое, как ни странно, не предусматривало изучение арабского, древнееврейского, сирийского и халдейского языков. Но понимая, что нигде в другом месте он не сможет получить образование лучше, ему удалось несколько лет терпеть пребывание в этом месте, самостоятельно изучая коптский, итальянский, английский и немецкий языки. Только в 1807 г., когда в лицее вспыхнул бунт против суровых условий, Жак-Жозеф смягчился и позволил брату жить дома и посещать не все занятия. В августе обучение подошло к концу, и молодой Шампольон решил отправиться в Париж и продолжить изучение древних языков.

Уже тогда Жан-Франсуа полностью посвятил себя Египту и расшифровке иероглифов. И он был не одинок. Согнувшись над книгами в библиотеках, интеллигенция Европы ломала голову над загадкой. В этой гонке не было призов, разве что шанс стать первым, кому удастся познать утраченную мудрость египтян, но для многих иероглифика превратилась в настоящую одержимость. Высокопрофессиональные ученые не желали делиться своими открытиями, каждый хотел лично открыть миру тайну. Как в страшном сне, преследовала их мысль о том, что может опередить кто-то другой, возможно, какой-нибудь неизвестный соперник из Англии или Германии. Ученые и приблизительно не представляли, каких успехов достигли коллеги. Они даже толком не знали, кто именно трудится над решением этой древней загадки.

Все это служило для Жана-Франсуа стимулом. К счастью, Жак-Жозеф, обладавший талантом к языкам, прекрасно осознавал сложившуюся ситуацию. Он уже пытался, правда, неудачно, расшифровать Розеттский камень и готов был оказать младшему брату как финансовую, так и моральную поддержку, несмотря на то, что к тому времени уже обзавелся семьей: