Виктор Бердинских - Речи немых. Повседневная жизнь русского крестьянства в XX веке

Хлеб раньше тоже свой был. Сеяли сами, сами ухаживали, сами жали, ведь единого колосочка на поле не оставляли. Хорошо посеешь — хорошо пожнешь. Серпиком-то сожнешь, свяжешь и в суслоне (рожь по десять снопов в суслон, овес — по шесть). Потом везут на гумно, сушат там, молотят молотилом (ручка, к ней кожа привязана с тяжелым кругом). После этого веют на веянке, ручку крутишь — зерно валится. Его потом в сусек, в амбар складывают, а потом везут на мельницу. Раньше на реку, на мельницу по мельничной дороге ездили.

Хлебушек-то тяжело доставался, так не то что бы бросать, не доесть боялись. Моя бабушка, бывало, говаривала: «Бросишь хлебушко, накажет богушко».

Полякова Антонида Гавриловна, 1912 год, с. Лопьял

Вставали мы рано. В шесть часов уж на работе были. Летом занимались: сначала сеяли, потом назем возили на лошадях, а потом сенокос. С работы приходили часов в девять. В сенокосную пору в селе почти никого не оставалось. Все, кто мог держать косу и грабли, — все и дети, и старики в поле. Ехали, бывало, целыми семьями, и никогда такого не было, чтобы кабан (зарод) начали метать и не закончили, хоть до двенадцати, а все же кончим. Не чета нынешним колхозникам — чуть пять часов пробило, уж все домой рвут.

Добросовестнее мы были, хоть и получали шиш с маслом, а не гнушались работой. А там не успеешь сенокос закончить, уж рожь жать надо. А вот и осень на носу, там картошку копать надо, навоз опять возить, да сеешь ржаное поле, поле обрабатывали. И в основном всю осень картошку копали. Ведь посадим — даже не знаем сколь гектаров. Уж мерзнет земля, а мы все картошку копаем. Да и там уже готовили хозяева свои сусеки, амбары под зерно, муку. Хлеба раньше много было, как говорится — «что посеешь, то и пожнешь».

На месте не сидели — все в работе. Зимой занимались молотьбой. Молотили на гумне рожь, овес, пшеницу, ячмень. Мужики плотничали на коровниках, конюшнях. Бабы возили навоз — все ведь вручную. На себя, в своем хозяйстве приходилось работать только ночью. Зимы были холодные, снежные, приходилось огребать коровники. Все вертишься, крутишься, ан уж и весна на дворе. Мужики опять брали в руки топор, уделывали телеги, подправляли колоды. Техники не было у нас, только лошади, все делали вручную, время, конечно, много уходило.

Готовились к посеву тщательно, уж все продумывали, так как знали, что ежели плохо сработаем, то и зубы на полку. А семьи были большие, поэтому раздумывать не приходилось, работали в полную мощь. Каждая минутка была занята. Ведь если все вовремя делать, дак и время-то на отдых не остается. Выходных, особливо летом, не было, работали с утра до ночи. Детей воспитывать и то было некогда, так уж старшие доглядывали за младшими. А что делать, «хочешь жить — умей вертеться». Вот и вертелись, и не напрасно. Богатый колхоз у нас был. Правда, наведывались частенько партийцы. Приедут, все зерно у нас выгребут и отчалят восвояси, а мы как хошь, так и кормись… И ничего сказать было нельзя.

Зубарев Василий Петрович, 1921 год, дер. Ивенцы

Земли были неплодородные, и на каждую душу приходилось очень мало земли. Поэтому в нашей деревне все сельское население занималось кустарным промыслом, столярным.

Вот, по моей родне. У папы два брата. Они все столярным делом… краснодеревщики. Дальше… а у папы дедушка, он был тоже краснодеревщик, а еще прадедушка… он уже делал сундуки. Да… вот… деревянные сундуки… И вот даже что вот помню… видел сундуки вот эти деревянные, большие, кованные железом, и на сундуках были декоративные листья железа, и там даже были картины реформы 1861 года. Папин отец… Он что делал? Он делал мебель такую: шкафы, дальше… комоды. Другие делали, значит, братья папины: Александр Дмитриевич, Иван Дмитриевич и Петр Дмитриевич, мой отец. Значит, старшим был Иван Дмитриевич. У него было пятеро детей. Сам он делал мебель гнутую, мягкую мебель: диваны, кресла гнутые…

Вот… дальше, в малолетстве ехал на поезде, попал под вагон; станция-то Матанцы, тогда не было станции-то. Возле Раковки садились на ходу на поезд, товарный поезд поднимается, и вот они на ходу цепляются и… дело было осенью. Ну, было это в году девятьсот восьмом… да… в девятьсот восьмом году, а может, это было еще раньше, в году девятьсот четвертом. Была гололедица, и он сорвался и попал под вагон, ему ногу отрезало, вот; был сильный, одной рукой сам себя поднимал десять раз свободно, подтягивался. Дальше что, у него было сознание, и он поблизости нашел лапоть и это… и бечевку от лаптя. И вот этой бечевкой он ногу перевязал. И токо тогда потерял сознание. Ну вот, там, после это видели, сообщили, и приехали за ним, и его увезли в больницу. Прожил он 86 лет.

Следующий брат, Александр Дмитриевич. У того интересная история. Да, вот этот Иван Дмитриевич, он в армии не служил, но, интересно, он ходил пешком, в Киево-Печерскую лавру ходил в то время, как богомольный.

Теперь Александр Дмитриевич. У них было детей четверо или пятеро, много. И вот попал он в армию в морской флот. Из Вятки его отправили в Кронштадт. В Кронштадте прослужил и попал по призванью, был старший корабельный мастер, столяр. Интересно, что у него было кругосветное путешествие.

Если говорить про столярное дело в деревне, то была конкуренция: кто лучше кого сделает мебель. Старались. Если один сделал какой-нибудь шифоньер, комод или трюмо, другой старается еще лучше сделать. И вот эту мебель они не куда-нибудь, а продавали в кооператив.

Наша деревня Ивенцы, она появилась в начале XIX века. А как появилась? Деревня Зубари была. А в Зубарях у одного отца было три сына: Илья, Дема, Бора. Вот. И вот этой деревни не стало, там сейчас птицефабрика. Дальше, Ива, или Дема, — это наша деревня, Дементьевцы. Дальше, Илья, Иличи. Вот, так вот было, и у каждого у нас были свои участки. Лес там выгорел, и они распахивались, постепенно все земли росли-росли, и вот получилась деревня. Наделы постепенно увеличивались. Вот только из-за того, что земель-то мало, занимались у нас кустарным делом. И еще что. Наша же деревня — занимались люди капа-корешком. Чтобы какой-то кусочек земли бы остался, ничего нету… все полностью. Другой вот только что новый участок распашет, вот и началось тут: «Гад ты, у тебя земли-то стало больше…» Да, вот у вас семья-то столько-то душ, и пожалуйста. Но вот перед Первой мировой войной земли стали уже покупать. Они уже были закреплены за каждым хозяином: вот это мой участок, это мой… Да… И вот, скажем, поле небольшое, вот ширина поля от этой стены, вот токо длиной метров сто. И все, больше все…

Устинова Анна Степановна, 1903 год, дер. Платоновы