Зураб Авалов - Присоединение Грузии к России

Теперь посмотрим, как пришло русское правительство к манифесту 18 января 1801 г.

За два дня до подачи грузинскими послами разобранной ноты и за четыре дня до их «апробации» имп. Павлом последовал Высочайший рескрипт генералу Кноррингу (15 ноября 1800 года). В рескрипте этом говорится о ходатайстве посольства грузинского относительно вступления в подданство, подчеркивается «важность дела сего, сколько в отношение земли той самой по себе, столько по соображениям спокойства границ наших», поэтому повелевается «представить Нам немедленно мнение Ваше, сколько из вверенных Вам войск можно отделить для занятия Грузии и пребывания в оной…» [150]Затем ввиду ожидавшейся уже тогда кончины Георгия XII дается такая инструкция: «Отправьте, коль скоро кончина (его) последует, немедленно туда объявление от имени Нашего, чтобы до получения от нас соизволения даже не было приступаемо к назначению преемника на царство Грузинское…» [151]

В этот момент отношения Грузии к России определялись еще началам трактата 1783 г., и предписание имп. Павла не допускать наследников к престолу является очевидным нарушением внутренней независимости Грузии. Еще в сентябре 1800 г. ген. Кнорринг в письме Георгию XII ссылается на артикулы трактата [152].

Теперь Император, не ожидая «обоюдного акта», делает распоряжения относительно занятия Грузии войсками и оставляет за собой право распорядиться ее престолом.

Затем следует ряд постановлений, также отступающих от теории «обоюдного Императорского акта».

Одновременно с отъездом из Петербурга грузинских уполномоченных граф Ростопчин писал Кноррингу о необходимости заблаговременного распространения в Грузии слуха, что получено повеление идти в Грузию с войсками, будто бы на защиту ее. А когда послы вернутся в Петербург, то после этого (предполагалось, в апреле 1801 г.) генерал может занять Грузию войсками, до того пусть все остается без изменений [153]. 18 декабря судьба Грузии уже (пока на бумаге) решена. В этот день (значит, когда послы еще не доехали до Тифлиса) подписан манифест о присоединении Грузии и послан Кноррингу.

Момент опубликования этого манифеста желали поставить в зависимость от смерти царя и прибытия послов. Расчет не оправдался — т. е. царь умер не в тот момент, когда в Петербурге ему предназначено было умереть, но это вещь второстепенная. Интересно для характеристики присоединения Грузии, что подписан манифест помимо обоюдности; интересно, что не велено — впредь до указа — быть грузинскому царю; интересно, наконец, что того же 18 декабря повелевается Кноррингу представить подробное описание Грузии, чтобы «можно было приступить к образованию правления».

Итак, пока последний царь Грузии лежал на смертном одре, а послы его с проектом «обоюдного акта» тащились по этой бесконечной российской равнине к горам Кавказа — в Петербурге уже было произнесено властное слово.

Павел так торопился получить Грузию, что можно понять его нетерпение. Как долго пришлось бы ждать исполнения послами их маршрута! Поэтому не надо удивляться, что его приказ Кноррингу относительно незамещения престола дан за 4 дня до апробации «просительных пунктов».

С этого-то момента сложный путь «обоюдного» соглашения заменяется более простым — и при известных условиях более целесообразным — путем непосредственных указов, «кому ведать надлежит» или «до кого сие касаться может».

Несмотря на такое неожиданное решение вопроса о Грузии, император Павел тем не менее предполагал устроить в Петербурге театральный прием и приведение к присяге «депутатов» от грузинского народа. Романтически настроенное воображение этого монарха предназначало Грузию к высокой чести: заменить для ордена св. Иоанна Иерусалимского Мальту, потерянную кознями коварных британцев. Но этот не случилось.

28 декабря 1800 г. скончался царь Теорий, и тотчас же объявлена населению воля Императора относительно престола [154]. Но вскоре вслед за тем прибыли наконец в Тифлис князья Авалов и Палавандов. Оставаясь на почве «пунктов», копию с которых они привезли в Грузию — мы уже знаем, для чего, — грузинские уполномоченные, которые, очевидно, по самому существу миссии, на них возложенной, не могли еще считать Грузию окончательно присоединенной, вручили царевичу Давиду грамоту императора Павла, и вообще смотрели на него, как на естественного преемника грузинского престола [155].

15 января 1801 г. царевич Давид опубликовал воззвание к грузинскому народу, в котором заявлял: «…Высочайше повелено мне торжественно приблизиться к трону Грузии по наследству в звании правителя оной. И так как необходимо было объявить о сем всем моим народам, то сим и извещаем о принятии нами управления наследственным престолом»… Января 15, год хроникона 489 [156].

Однако Давиду только и удалось «приблизиться» к трону. Рядом с умиравшим династическим правом императорские манифесты и указы уже создавали постепенно базис для нового строительства, уже готовились бочки охры и налаживались кисти, чтобы перекрашивать Грузию в общеимперский цвет [157].

18 января 1801 г. обнародован в Петербурге 1-й манифест [158], менее знаменитый и хуже написанный, но не менее действительный, чем манифест 12 сентября.

18 января Грузия объявлена уже частью русской территории, и если до 12 сентября положение ее еще как бы не определилось окончательно, то только потому, что понадобилось несколько месяцев, пока личное правосознание Александра I примирилось с таким присоединением, какое произошло при его отце.

Характер состоявшегося по первому манифесту присоединения Грузии к России смягчался несколько тем, что Император желал в торжественной аудиенции принять грузинских депутатов [159], причем он сам был бы в одеянии древних царей Грузии и т. д. Но теория «обоюдности» не сразу была оставлена грузинами. 18 января 1801 г. (в один день с опубликованием манифеста в Петербурге) царевич Давид писал Кноррингу, что, согласно Высочайшей воле, он отправил князей Авалова и Палавандова к Государю полномочными министрами как от себя, «так и от здешних духовенства и светских вельмож»… Он просит генерала оказать им содействие «для приобретения, как он говорит, мне и царству моему заблаговременно благоденственной Высокомонаршей милости» [160].

Посылая уполномоченных, царевич Давид придавал им то значение, какое вытекало из переданной Растопчиным Высочайшей воли. Но мы видели, что воля эта шла одновременно двумя путями — путем «обоюдности» и путем более упрощенного одностороннего волеизъявления. Как бы то ни было, в Петербурге тоже ожидали депутатов — они были нужны для «публичной аудиенции».