Зураб Авалов - Присоединение Грузии к России

Обратите внимание на ход рассуждений Государственного совета. Он сначала же устанавливает дилемму: или инкорпорация, или оставление на произвол судьбы; затем указывает на неисчислимые бедствия, которые последовали бы при втором решении вопроса (т. е. в случае непринятия в подданство); остается только первый исход, т. е. полное присоединение, так как иные комбинации Совет прямо замалчивает. Вследствие такой постановки вопроса и вышло, что ген. Кнорринг должен решить то, что было ясно уже с давних пор.

Может ли Грузия быть совершенно независимым царством? Но она искала у России помощи в течение веков и именно ради этого обменивалась посольствами. Наконец, для чего-нибудь же искал Ираклий покровительства Екатерины?

Затем, действительно ли просьба о подданстве есть общая всех просьба?

Но, строго говоря, не в этом было дело, а в том, какого подданства искали. Желали, повторяем, подданства с царем и двусторонним актом.

Император Александр согласился с мнением Государственного совета и, согласно предположению последнего, поручил генералу Кноррингу ехать в Грузию и удостовериться на месте: 1) действительно ли внутреннее и внешнее положение страны таково, что она не может собственными своими силами обеспечить себя извне и искоренить внутренние междоусобия? 2) единодушно ли и по собственному ли убеждению сословия искали подданства или же это плод воздействий и внушений?

Такова была миссия, возложенная на генерала Кнорринга Высочайшим рескриптом 19 апреля 1801 г. [170]

В сущности, едва ли не было странно поручать русскому генералу, притом несомненному кандидату на пост главнокомандующего в Грузии, как бы экспертизу того, что может и чего хочет Грузия, когда одновременно с этим, в том же апреле месяце, грузинские уполномоченные вновь подавали ноту, выражавшую желания уполномочивших их, и тщетно добивались того, чтобы вопрос решен был с их участием.

Пока генерал Кнорринг знакомился на месте с грузинскими делами, в Государственный совет поступили на обсуждение два важных прошения касательно Грузии; именно — 3 июня прошение вдовствующей грузинской царицы Дарьи о том, чтобы оставить Грузию на прежнем положении, по трактату 1783 г.; а 4 июня читано прошение царевича Давида о сохранении ему наследства на царство Грузинское. Но рассмотрение этих предметов Совет отложил до возвращения из Грузии генерала Кнорринга [171].

22 мая Кнорринг въехал в Тифлис, и началось его ознакомление с Грузией [172]. Сказалось, что царевич Давид, «допущенный полномочными грузинскими к участвованию в правлении, по послаблению местного военного начальства, присвоил себе почти все права прежней царской власти» [173].

Теперь трудно представить себе, в каком двусмысленном положении находилась Грузия в это переходное время. Русский оккупационный отряд не допустил бы провозглашения кого-нибудь царем, но он не помешал Давиду стать временно «почти» царем.

Сторонники завещания Ираклия, приверженцы Юлона, партия, вообще более консервативная (и более многочисленная), чем партия Давида, в глазах русского начальства были уже прямые бунтовщики [174].

Им объявляли, что царевич Давид есть Высочайше утвержденный наследник, а Давиду опять-таки по Высочайшему повелению не позволяли провозгласить себя царем. Затем, насчет присоединения — полная неизвестность: манифест Павла был обнародован в церквах, а, когда русские войска присягали Александру, при его восшествии на престол, грузин к присяге не приводили. Многие поняли это так, что Грузия будет опять вовсе очищена.

Примите в расчет брожение в соседних странах, угрозы Персии, Дагестана; припомните, что речь идет о народе, уже неоднократно обманутом в своих ожиданиях и искавшем подданства для улучшения, а не ухудшения своей судьбы, и вы поймете, что генерал Кнорринг не мог найти в Грузии ничего, кроме той путаницы, какую он изобразил в своем отчете Государю.

Но затем он впадает в ту же ошибку, что и многие другие официальные наблюдатели: их глаз, привыкший к порядкам плац-парада и канцелярии, видел в Грузии один хаос и беспорядок. Однако «иррегулярность» еще не означает отсутствия жизнеспособности. Живописное сочетание варварства, патриархальности и патриотизма, вся картина жизни Грузии, таившая в себе веками не разрешенную политическую проблему, оскорбляла хорошо дрессированных служак, военных и гражданских.

Кнорринг сообщает о всяческих неустройствах в Грузии и, не говоря, собственно, ничего нового, отвечает отрицательно на вопрос о том, может ли Грузия устоять без помощи и положительно на вопрос, единогласно ли желают грузины подданства.

Постановка вопроса, допущенная Государственным советом и перешедшая в рескрипт Императора, предрешила и исход миссии Кнорринга.

Едва ли нужны были эксперты для засвидетельствования незавидного положения Грузии. Не говоря о сведениях, от обилия которых ломились архивы Коллегии иностранных дел, в целом ряде грамот царей несчастья страны были изображены со всем красноречием патриотизма и страдания.

Но генерал Кнорринг, как и многие другие, приехал и увидел только беспорядок, беспорядок везде и во всем; от него нельзя было ожидать соображений, основанных на более свободной оценке вещей, более широких политических взглядах. Во что бы ни стало и как бы то ни было насадить благочиние — вот к чему сводился для этих людей вопрос о Грузии. Он не мог не заметить, как радовалось население его приезду, видя в этом залог того, что войск не уведут. Но он сделал отсюда тот вывод, что необходимо принятие в подданство полное и безусловное; вывод этот в конце концов получил и Высочайшее утверждение, но смуты ближайших лет показали, что это было не так, что подданства искали, но не такого.

Доклад генерала Кнорринга был подан Императору 28 июля 1801 г. Но за четыре дня, 24 июля, представлен был Государю документ, представляющий большой исторический интерес и ничего общего не имеющий со всем, что мы до сих пор видели, ни по глубине, ни по ясности принципов и силе доводов. Нашлись государственные люди, которые в присоединении Грузии видели нечто более сложное, чем выгодную для России оккупацию страны, нуждающейся в ее помощи. Мы имеем в виду всеподданнейший доклад о Грузии графа А. Воронцова и графа В. Кочубея [175](являвшихся выразителями мнений неофициального комитета). Если колебания императора Александра были лишь колебаниями щепетильного человека, то здесь мы видим целый ряд как общих соображений, так и специальных доказательств.

Прежде всего докладчики напоминают Императору основной принцип его политики: заботиться не о распространении пределов и без того слишком обширного государства, а о его внутреннем благоустройстве. Этого принципиального соображения было бы достаточно, чтобы отвергнуть самую мысль «присвоить Грузию», но существуют еще и многие другие доводы против этого.