Владимир Николаев - Испытание

Так продолжалось час, два, а может, и дольше. Не раз говорил себе: "Сейчас встану, еще одна минута, и поднимусь, обязательно поднимусь". Но проходила минута, еще минута, за ней и пять, и десять.

И снова в странно пустой голове вертелась мысль: на скудном запасе можно продержаться еще какое-то время, возможно, и болезнь пересилить удастся, а надежды на спасение все равно нет. Если трезво все взвесить, то ни одного шанса на спасение не осталось. Нечего себя и обманывать.

Вроде и не он рассуждает, а кто-то другой судит обо всем с беспощадной трезвостью, упрямо загоняет его в тупик, подталкивает к страшной развязке. И когда это доходит до сознания, Алексей протестующе кричит:

- Нет, нет и нет!

Собственный голос похож на простуженное карканье.

Просыпается память. В сознании возникают картины прожитой жизни. Вдруг ясно увидел он деда по матери, Флегонта Парамоновича, который был особенно привязан к внукам, любил с ними возиться, подолгу разговаривать. И они к нему льнули. Дед старенький, с белым пушком на голове, сивобородый, похожий на святого с антирелигиозного плаката. Он прожил долгих восемьдесят три года, хотя особенной силы в нем вроде и не было мелковат ростом, щупл, тонок в кости, легок и несколько суетлив в движениях. Что-то мальчишеское, веселое и озорное донес до самой старости добрый дед.

Большую часть жизни Флегонт Парамонович тяжело трудился в море и на пушном промысле, работая на равных с погодками, отличавшимися истинно мужицкой силой. Много всякого лиха изведал дед, всякое выпадало на его долю, и пережитое цепко до самого конца хранил в памяти.

Как истый помор, Флегонт Парамонович жестоко мучился от ревматизма. На склоне лет даже летом ходил в больших белых валенках с малиновыми узорами по голенищам. Любил тепло, в доме жался к печке, на улицу выходил, когда пригревало солнышко.

Пригревшись, охотно пускался в рассуждения о жизни, припоминал былое. В рассказах его действовали давно жившие люди, даровитые мастера-корабелы, искусные в разных художествах, истые морские труженики, знаменитые кормщики, знатоки морских путей, удачливые и отважные охотники.

Флегонт Парамонович любил заканчивать свои бывальщины поучением: "Человеку на его веку назначено отведать сладкого и горького, счастья и беды. У счастья-то час легкий, а у беды ой как тяжел. В радости всяк богатырь, а беда не каждому по силе. Люди считают счастье своим, а горе чужим. На счастье любой кидается, от беды всяк отпихнуться норовит. А от нее, шалишь, не отпихнешься. Вот ты и держи в голове про тот час беды, исподволь готовь себя к встрече с ней, паскудницей. Счастливого она, может, и минет, да не нам знать, кто в то число попадет. И еще помни: не так беда страшна, пуще того страх перед ней. Беда минет, коли головы не склонишь".

Рассказывал старый помор и о тех, кто одолел все напасти, все беды превозмог, после страшного гореванья домой вернулся, и, как сам Флегонт Парамонович, потом снова на промысел снаряжался, опять попадал в беду и опять выживал. Заносило его и на Новую Землю за пушным зверем, где приходилось пересиливать долгую темную зимовку и где и по сей день дотлевают кости его товарищей, а он, с виду и не богатырь, живым выбирался.

Не раз Флегонта Парамоновича уносило на льдине в море и даже в океан утягивало. Вот это было гореванье так гореванье. Смертные рубахи надевали и с белым светом прощались...

- А как же спаслись-то, дедко?

- Тут главное дело, - отвечал старый помор, - веру во спасение не обронить.

- Как это не обронить?

- А так. До самой смертушки верить, что выручка должна быть, за что-то еще уцепишься. Кто веру уронил, тот, считай, заранее себя похоронил...

Крепко задумался над дедовым заветом Алексей.

* * *

На другой день он почувствовал себя лучше. Слабость все еще мучила. Трудно двигаться, а ходить, делать что-то необходимо. На черной влажной гальке кое-где лежал снег. Есть возможность запастись водой.

Взяв жестянку, неверными шагами, часто останавливаясь из-за головокружения, Алексей опускался на колени, сгребал окоченевшими руками снег. Время от времени приходилось ложиться на спину, прятать озябшие пальцы в рукава и отдыхать. Отлеживался подолгу, закрывал глаза или безучастно смотрел в низко пробегавшие облака.

Не отдохнув как следует, поворачивался, становился на четвереньки и полз за снегом. Часа три ползал. Вымотался предельно, а воды получится кружки две-три. Надо бы и еще собрать, но и так далеко уполз, хватит ли сил вернуться?

И обратный путь дался тяжело, то полз, то еле-еле передвигал ноги, часто останавливаясь для отдыха. Изодрал брюки на коленях и ватник на локтях.

Все, все тут дается самой дорогой ценой - даже кружка воды.

...В народе говорят: болезнь входит пудами, а выходит золотниками. Тянулись дни, а слабость не проходила. По-прежнему часто уставал, задыхался, спина покрывалась испариной, руки и ноги отказывались слушаться. Время по большей части шло впустую, работать не мог. А дел с приближением зимы все больше: нужно всерьез готовиться к долгой полярной ночи. Ее не миновать. Навигация заканчивается.

Перво-наперво надо конопатить стены, наколоть дров, когда по закраинам образуется крепкий лед, вырубить из него плиты и сложить тамбур возле дверей, чтобы не продувало.

Дел много, а где силы взять?

Как ни донимала слабость, а лениться не позволял себе. Когда не мог двигаться, садился теребить тряпье, на тряпье пустил все, что пришло в полную негодность. Чаще всего конопатил стены, благо эту работу можно делать сидя или стоя на коленях.

И все равно быстро уставал. Безучастно смотрел на остров, на низкое, затянутое облаками небо, на осенне-серое море.

А что, если снова появятся медведи? Как отбиваться? И не убежишь, не те стали ноги... А если на остров наткнутся фашисты. Нет, это невозможно. Почему невозможно? Идет война.

И потянулась ниточка раздумий о том, что творится сейчас на Большой земле. Как идет война? Что делается на фронтах? Остановили ли фашистов? В том, что мы победим, Алексей не сомневался. Все дело в том, сколько продлится война.

Начав размышлять о войне, испытал угрызение совести - вот он, оторванный от мира, целый месяц занят лишь борьбой за собственное существование. Сколько людей воюет и погибает. Что в сравнении с этим судьба одного человека?.. И умереть нужно с пользой, а не пропадать тут. Коли останется жив, добьется отправки на фронт и драться будет нещадно.

Что происходит на фронте?

У него же есть газета. Оказалось, не такая уж и старая. "Комсомольская правда" за последний день июля 1942 года.

Сверху первой страницы крупными буквами сообщалось: "Бронебойщик Деликов, погибая за Родину, сказал товарищам: "Возьмите мое ружье. Бейте фашистских гадов! Пусть знают, что наши не отступают!" Молодые воины, призывала газета, - сражайтесь, как Деликов! Ни шагу назад!"