Б Николаевский - История одного предателя

Известия о результатах покушения Азеф вместе с Ивановской поджидал в Варшаве, - так было условленно с остальными членами Организации. Вечером накануне покушения они встретились в ресторане и до позднего часа опять и опять перебирали детали хорошо известного плана. Прощупывали, не упустили ли {101} какой-либо мелочи, не оставили ли какого-нибудь уязвимою места. Мысль была устремлена в одну точку. "Что-то ждет нас завтра?" - с тревогой в голосе говорил на прощание Азеф. На утро встретились вновь, - незадолго до того часа, когда по приблизительному расчету должно было прийти известие о покушении, если бы таковое состоялось. Вместе шли по одной из главных улиц города, - по Маршалковской. Разговор, конечно, вертелся все вокруг той же темы. Около Венского вокзала откуда-то выскочила и рассыпалась по улице стайка мальчишек-газетчиков со свежими выпусками экстренных телеграмм: покушение на Плеве, в него брошена бомба. Об исходе покушения телеграмма не говорила. "Неужели неудача?" - тревожно бросает Азеф: его все еще беспокоит только эта сторона дела. Через несколько минут новая ватага мальчишек с новыми телеграммами. "Азеф, - вспоминает Ивановская, - рванул дрожащими руками новую телеграмму: "Замордовано Плевего" (убийство Плеве), - громко читал он, и вдруг он осунулся, опустив свои вислые руки вдоль тела. "У меня отнялась поясница", объяснил он."

Было от чего: в эту минуту, конечно, он забыл обо всем, кроме предстоящих объяснений со своим полицейским начальством. Как то закончатся они?

По уговору, Азеф вместе с Ивановской должен был ждать в Варшаве приезда Савинкова, принять от него полный отчет и дать указания относительно дальнейшей судьбы отряда. Но в назначенный час на место встречи с Савинковым явилась одна только Ивановская: не предупредив ее, Азеф уже в день покушения покинул Варшаву и с курьерским поездом помчался в Вену. Ему было ясно, что придумать какое-нибудь объяснение для своего внезапного отъезда, которое удовлетворит товарищей по Организации, не представит труда. Заботило его теперь совсем иное: он думал о создании хоть сколько-нибудь достаточного алиби в глазах полиции. Этой цели должна была служить его телеграмма из Вены к Ратаеву, посланная им {102} тотчас же по прибытии туда: совершенно незначительная по содержанию, она должна была документально доказать, что об убийстве Плеве Азеф узнал в Вене и что известие это для него было столь же неожиданным, как и для его адресата, для Ратаева.

Как показало дальнейшее, эта предусмотрительность Азефа была далеко не лишней: в тот момент его судьба действительно висела на волоске.

Убийство Плеве захватило Департамент врасплох. Возможность этого убийства там давно предвидели, с нею давно считались. "Время было такое, - объяснял позднее Лопухин, - что не надо было никаких тайных агентов, чтобы понять, что раз существует группа, проповедующая политический террор. Плеве должен стать первой его жертвой". Целый ряд раскрытых подготовлений к этому убийству достаточно убедительно подтверждал правильность подобного "умозрительного" заключения. И все же у руководителей Департамента и у самого Плеве прочно держалась уверенность, что удар удастся отвратить. А. Ф. Кони вскоре после взрыва на Измайловском проспекте рассказывал своим знакомым о встрече с Плеве. Они столкнулись незадолго перед тем на утренней прогулке на Аптекарском острове. Плеве гулял один, без всякой охраны, и Кони спросил его, как может он идти на риск подобных прогулок, зная, что революционеры мечтают о покушении на него. Плеве в ответ самодовольно усмехнулся: "обо всех их планах я буду знать заблаговременно". Он полагал, что не напрасно он в отмену всех правил разрешил Азефу войти в состав боевого центра социалистов-революционеров. С этой стороны он считал себя хорошо охраняемым. Тем неожиданнее был удар, нанесенный Сазоновым. В Департаменте растерялись и совершенно терялись в догадках. "Если Азеф ничего не знал, - говорили там, - то дело совсем плохо". Одно время думали даже, что авторами покушения были социалисты-поляки.

Когда пришлось поверить, что бомба брошена членом Боевой Организации, то в Департамент для {103} объяснений был вызван Ратаев. Нет никакого сомнения, что перед выездом в Петербург последний повидался с Азефом, но сведениями относительно этого их свидания мы не располагаем: свою "Историю предательства Азефа" Ратаев довел только до момента взрыва бомбы Сазонова. Но со свидетельства Лопухина мы знаем, что говорил ему Ратаев: по рассказам последнего, "Азеф свою неосведомленность в данном случае объяснил тем, что Департамент Полиции недостаточно, по его словам, осторожно относился к сообщаемым им сведениям, слишком часто пользуясь ими для предупреждения различных замыслов социалистов-революционеров, которые под впечатлением своих обусловленных таким образом неудач стали проявлять исключительную осторожность, пресекшую и для Азефа источник осведомленности как раз в самое тревожное время". Из этого ясно, что в разговорах с Ратаевым Азеф продолжал вести ту самую игру на задетом самолюбии последнего, которую он начал еще в дни ареста группы Клитчоглу, - и по-прежнему имел полный успех. Во всяком случае, перед Лопухиным он прикрыл Азефа, а Лопухин поверил его объяснениям, или сделал вид, что поверил.

В результате - опасность прошла мимо Азефа. Об его действиях не было произведено никакого расследования, - а такое расследование неизбежно привело бы к весьма неприятным для Азефа результатам: теперь мы знаем, что в руках Департамента тогда имелось совершенно достаточно данных, сопоставление которых вскрыло бы игру Азефа. Следствие по делу Сазонова установило, что его товарищ по покушению, Сикорский, последние перед покушением дни провел в Вильно. Было известно, далее, что как раз в те же дни жил в Вильно и Азеф: оттуда им был отправлен Ратаеву один из его докладов. Наконец, больной Сазонов (он был тяжело ранен при взрыве бомбы) в бреду назвал ряд имен, - и среди них имена "Валентина" и "тетушки", на свидание с которыми следует спешить. Этот бред был записан агентами {104} Департамента и внимательно изучался ими, - а среди них были люди, хорошо знавшие, что "Валентин" это партийный псевдоним Азефа, под которым он известен широким кругам членов партии ("тетушкой" Сазонов называл Ивановскую, и в своем бреду он имел в виду встречи в Вильно). Связать эти разрозненные указания и положить их в основу детального расследования, конечно, не представило бы затруднений для любого следователя средних способностей, - если бы только мысль начала работать в этом направлении, если бы существовала хоть тень желания выяснить эту сторону дела.

Но именно этой то тени желания у Департамента и не имелось. Впрочем, все следствие по делу об убийстве Плеве проведено с величайшей небрежностью: при чтении документов о нем, временами трудно отделаться от ощущения, что следователи только по обязанности участвовали в поисках виновников, что в душе они сочувствовали совершившемуся и готовы были присоединить свои голоса к хору радующихся. Всеми ненавидимый при жизни. Плеве всеми покинутым сходил в могилу.