Ричард Данн - Эпоха религиозных войн. 1559—1689

В 1609 г. Галилей услышал, что голландцы придумали устройство, с помощью которого можно рассмотреть дальние объекты так, как будто бы они находятся очень близко. Вскоре он сам сконструировал телескоп, который имел тридцатикратное увеличение. В 1610 г. он блестяще презентует свой «Звездный вестник», где говорит о том новом, необычном, что можно увидеть с помощью его телескопа. Луна имеет холмистую поверхность, почти как на Земле, писал он, тем самым доказав, что она состоит из твердой материи, а не иначе, как думал Аристотель. Галилей был поражен различиями между звездами и планетами; когда он смотрел в телескоп, планеты выглядели плотными шарами, но звезды, намного более многочисленные и менее блистающие, чем если бы он смотрел без прибора, не имели точного размера и формы. Они фантастически далеки от Земли, осознал Галилей. Особенно горд он был тем, что обнаружил четыре спутника, вращающиеся вокруг Юпитера. Это открытие заставило его задумать о разнице между Землей и Луной. Позже Галилей обнаружил кольца вокруг Сатурна, понаблюдал за лунными фазами Венеры и заметил вспышки на поверхности Солнца. Все эти открытия все больше и больше подрывали привычный мир птолемеевского космоса. Все демонстрировало, насколько больше экспериментаторы XVII в. могут узнать, чем описано в античных книгах. «Мой дорогой Кеплер, — писал Галилей в 1610 г. — Здесь, в Падуе, один из профессоров философии, которого я долго и упорно просил взглянуть на Луну и планеты через мое стекло, гневно отказался это делать. Почему ты не со мной? Сколько насмешек нам еще придется вынести!»

Галилей знал, что профессора отказывались от телескопа, поскольку это опровергало выводы аристотелевской концепции движения. Аристотель учил, что для того, чтобы тело пришло в движение, необходим был двигатель. Он различал естественное движение, результат внутреннего толчка, и искусственное, результат действия внешней силы. Например, тяжелые тела должны падать самостоятельно с определенной скоростью, потому что они стремились вернуться домой, к центру Вселенной. Легкие тела плавно опускались на свое место. Для последователей Аристотеля предположение, что Луна и планеты могут постоянно летать в космосе при условии, что они такие же тяжелые, как и Земля, разрушало основы природы. Безусловно, Господь не мог допустить, чтобы Земля могла свободно летать вокруг Солнца, которое не является твердым телом.

Оставив позади концепцию Аристотеля, Галилей создал новый подход к динамике, учению о поведении тел в движении. Он постарался объяснить не почему тела движутся, а как они движутся. Серией экспериментов он доказал, что движение тел во времени и пространстве может быть математически описано. Показывая, что маятник определенной длины всегда совершает свои колебания за фиксированное время, проходит ли он длинные или короткие дистанции, Галилей смог вычислить период колебания математически. Аналогично, проследив параболическую траекторию пушечного ядра, он сформулировал общую теорию движения тел. Возможно, Галилей и не сбрасывал в реальности 10 пудов и 1 пуд с Пизанской башни, но он доказал, что тяжелое тело падает с большей скоростью, чем легкое. Поведение всех свободно падающих тел описывается в законе ускорения. Эта серия опытов опровергла учение Аристотеля о разнице между естественным и искусственным движением. Эксперименты Галилея привели его к наиболее фундаментальному открытию инерции. Галилей был первым, кто увидел, что при наличии идеальных физических условий движущийся шар будет продолжать катиться, пока не встретит иную силу. Все мыслители до него ассоциировали инерцию с состоянием покоя, а механика считалась наукой о движении тел. А Галилей приравнял инерцию не только к состоянию покоя, но и к новой форме движения, он понял, что только изменения в движении требуют объяснения. По мнению Галилея, было так же просто понять, что Земля находится в постоянном вращении, как и принять ее в состоянии покоя. Принципы динамики были установлены, и традиционная физика стала так же бесполезна, как и традиционная астрономия.

Немудрено, что отрицание выводов Аристотеля и Птолемея принесло Галилею серьезные проблемы с церковью. Старая наука, несмотря на языческие корни, глубоко зависела от христианской интеллектуальной традиции. Новая наука, напротив, противоречила некоторым постулатам Священного Писания. Галилей соглашался, что Писание и природа должны трактоваться раздельно. Под давлением со стороны иезуитов в 1616 г. коперниковскую теорию признали «глупой и абсурдной, философски неверной и еретичной». Галилея заставляли отказаться от коперниканства. Тем не менее в 1632 г. он посчитал, что наступило безопасное время для публикации своего «Диалога о двух главнейших системах мира — Птолемеевой и Коперниковой». Показывая то, что достойно уважения в старой и новой системах, в форме диалога, Галилей смог остаться нейтральным. Фактически он показал старую науку в виде никем не принимаемого клоуна, Симплиция, который не может ничего доказать. Папа Урбан VIII (правил в 1623–1644 гг.) посчитал, что под видом Симплиция Галилей насмехается над ним. Галилея привезли в Рим, он был допрошен инквизицией, его вынудили отречься от своих «ошибок», и до конца жизни он был приговорен к домашнему аресту. «Диалоги» оказались под запретом. Легенда гласит, что, когда Галилей возвратился в свой дом, он взглянул в небо и прошептал: «И все-таки она вертится».

Суд над Галилеем, возможно, получил преувеличенную оценку. Будучи праведным католиком, он принял наказание более спокойно, чем либералы. Церковь не запретила ему работать или писать. В 1638 г. он выпустил свою последнюю и величайшую книгу «Беседы и математические доказательства о двух новых науках», в которой он заложил основы современной физики. Неудивительно, что он отослал работу для публикации в Лейден, поскольку в XVII в. именно протестантские страны, такие как Соединенные провинции и Англия, обеспечивали самую свободную атмосферу для развития новой науки.

На протяжении первой половины века два философа блестяще поддержали научную революцию — Фрэнсис Бэкон (1562–1626), англичанин, и Рене Декарт (1596–1650), француз, который жил в Голландии. Оба выражали свое неудовольствие отжившей свое прошлой наукой. Как Петрарка на заре Возрождения, они видели себя зачинателями блистательного нового века, венчающего полторы тысячи лет интеллектуальной тишины. Бэкон и Декарт были большими пионерами, чем Петрарка, ибо они отказались от всей прошлой интеллектуальной традиции, как классической, так и средневековой. Декарт чувствовал себя таким скованным мертвыми догматами Аристотеля и его средневековой схоластической школой, что он поставил себе целью пересмотреть знания и традиции прошлых веков. Он отбросил веру во что бы то ни было, кроме веры в существование самого себя как думающего и сомневающегося существа, — «Я мыслю, следовательно, существую». В этой фразе он выразил всю новую метафизику и физику. И Бэкон, и Декарт верили, что наука, особенно практическая, дает ключ к человеческому прогрессу. «Истинная цель науки, — писал Бэкон, — ничто кроме этого: жизнь человека должна быть наполнена новыми открытиями и силой». Несмотря на то что он жил в эпоху очень медленного технического развития, Бэкон понимал, что научная революция принесет человеку невиданный ранее контроль над его окружением. Он предвидел связь между наукой и технологиями, которые преобразили современный мир.