Александр Зимин - Опричнина

В июле 1561 г., когда в Москве происходили торжества по случаю предстоявшей свадьбы Ивана IV с кабардинской княжной Марией Темрюковной, двоюродный брат царя Василий Михайлович Глинский приносил торжественную присягу на верность Ивану Грозному и «царице» Марии (хотя свадьба состоялась только 21 августа!). Оказывается, что он в чем-то «проступил» перед царем, а поэтому «за свою вину бил челом государю», избрав своим посредником, как это часто бывало, митрополита и освященный собор. В чем состоял проступок Глинского, сказать трудно. Возможно, князь Василий, как и многие в придворной среде, выражал недовольство браком царя с «бусурманкой». Ведь именно со времени этой свадьбы Иван IV начал косо смотреть и на князя А.И. Воротынского [410] Царь «со свадьбы ж своей на него гнев великой держал» (ЦГАДА. Ф. 181. № 365. Л. 242). Сыск по его делу «был и за грабеж, как шел в Ливонскую землю (ОЦААПП. С. 38 [ГАР. С. 85]). . Как бы там ни было, но двоюродный брат царя представлял известную опасность для династии и решение взять с него «запись» имело целью обеспечить полную уверенность Грозного в преданности Глинского. Иван IV «для прошения и челобития» митрополита Макария «отдал вину» В.М. Глинскому. Со своей стороны князь обещал «не отъехати» к польскому королю, самостоятельно не вести с ним никаких переговоров и верно служить царю [411] СГГД. Ч. 1. № 172. С. 470–473. .

Стремясь окончательно обеспечить послушание своего родича, Иван IV возводит его в бояре (в конце 1561 — начале 1562 г. [412] ДРК. С. 227 [РК 1475–1598 г. С. 193]. ); тем самым подчеркивая несоизмеримую разницу не только между Глинским и самим государем, но и удельными княжатами. Осенью 1562 г. князя Василия Михайловича мы встречаем третьим в «навысшей раде» (ближней думе), после И.Д. Вельского и И.Ф. Мстиславского, и вторым (после Вельского) в комиссии бояр, ведших переговоры с литовским посольством [413] Сб. РИО. Т. 71. С. 74, 85,91,93,99,197, 245 и др. Впервые в разрядах B.М. Глинский упоминается со званием стольника в 1556 г. (ДРК. С. 182 [РК 1475–1598 гг. С. 158]. В 1560 г. он уже воевода правой руки (ДРК. C. 219 [РК 1475–1598 гг. С. 187]). В Дворовой тетради (до начала 1561 г.) он еще помещен среди служилых князей, а не среди бояр. .

В.М. Глинский не был единственным при дворе, кто мог похвастаться родственными связями с царствующим домом. Виднейший боярин князь Иван Дмитриевич Бельский также находился в родстве (правда, отдаленном) с Иваном IV [414] Он был женат на дочери Василия Васильевича Шуйского, который приходился двоюродным братом Ивану IV по женской линии (Родословная книга князей и дворян российских. Ч. 1. М., 1787. С. 27, 48). . К тому же он породнился с ближайшим царским окружением [415] Одна его сестра была замужем за М.Я. Морозовым, а другая — за B.М. Юрьевым. . Сам Бельский считался служилым князем и владел небольшим уделом, располагавшимся на Волге (город Лух с волостями, Кинешма, Чихачев, Вичуга и др.) [416] Веселовский С. Б. Последние уделы в Северо-Восточной Руси // ИЗ. 1947. Кн. 22. С. 16–117. . И.Д. Бельский появляется среди дворовых воевод и становится первым воеводой Большого полка уже в 1555 г., когда он считается «честью выше» обычных бояр [417] ДРК. С. 173, 174 [РК 1475–1598 гг. С. 150, 153]. . Вероятно, в 1560 г. И.Д. Бельского переводят на положение боярина [418] ДРК. С. 218 [РК 1475–1598 гг. С. 187]. До этого года он только один раз, вероятно по ошибке, назван боярином (Там же. С. 190 [РК 1475–1598 гг. C. 164]). Как боярин он упоминается и в феврале 1561 г. (Сб. РИО. Т. 71. С. 26). Сведения Дворовой тетради, к сожалению, не проясняют вопроса о времени перехода И.Д. Вельского на положение боярина. Он помещен первым и среди бояр, и среди служилых князей с пометой «боярин». Во всяком случае из этого вытекает, что до 1561 г., когда прекращалось пополнение тетради, Вельский стал уже боярином. С делом Вельского Р.Г. Скрынников пытается связать отъезд в Литву князя Д. Вишневецкого (лето 1562 г.) и на этом основании рисует разветвленный «заговор» против Ивана IV (Скрынников Р.Г. Начало. С. 162–164). Данных для всего этого решительно никаких нет, кроме хронологической близости событий. . В начале 1562 г. И.Д. Бельский совершает попытку бежать в Литву. Летопись говорит, что он даже «и опасную грамоту у короля взял». В результате в январе 1562 г. князя Ивана посадили «за сторожи», а двух близких к нему детей боярских подвергли торговой казни [419] ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 339–340 . С.В. Веселовский считает, что именно в этом году у Вельского был отнят его удел (г. Лух) [420] Веселовский С.Б. Последние уделы… С. 121. .

Впрочем, опала на И.Д. Бельского оказалась кратковременной. В марте — апреле князя «отпустили на поруки», взяв по нем записи. Две поручные датируются 20 марта 1562 г. [421] СГГД. Ч. 1. № 175,176. С. 475–483. Первая из них содержит обязательство поручителей уплатить 10 тысяч рублей в случае бегства Вельского за рубеж. Ручались за князя Ивана шесть бояр, получивших свое звание главным образом в 1560–1562 гг., т. е. пользующихся наибольшим доверием [422] П.И. Микулинский, Ю.И. Кашин, М.П. Репнин, В.В. Морозов, И.М. Троекуров, И.П. Звенигородский. , и 28 дворовых детей боярских из разных районов Русского государства [423] В том числе: один служилый князь, один стародубский, по два сына боярских из Коломны, Козельска, Каширы и Рязани, по одному из Владимира, Костромы, Можайска, Переяславля и Углича, по четыре из Москвы и Дмитрова. .

Вторая поручная составлена в тот же день и, вероятно, заменила первую. Она была близка по формуляру к поручной по князьям Шуйским 1528 г. [424] СГГД. Ч. I, № 156. С. 430. и отличалась от первой большей сложностью структуры и содержания. Теперь уже группа дворовых детей боярских в 119 человек (включая старых поручителей) «выручают» И.Д. Вельского у шести уже известных нам бояр, а не поставлены с ними в один ряд. Строго указана материальная ответственность каждого поручителя (в счет уплаты 10 тысяч рублей). В дополнение к двум поручным и сам князь И.Д. Бельский в апреле 1562 г. дал крестоцеловальную запись в верности Ивану IV [425] СГГД. Ч. I, № 156. С. 484. .

Сложная иерархия поручительства давала возможность правительству персонифицировать ответственность за побег выручаемого лица. В первую очередь за него отвечали члены Боярской думы. Однако увеличение поручителей из числа дворовых детей боярских ставило под контроль деятельность и самого Вельского, и боярских гарантов. Так, в первых поручных записях 1561–1562 гг. проявились характерные черты дальнейшей (уже опричной) политики: реформа проводилась под флагом возврата к старине, хотя имела совершенно иное содержание. Основную опасность Иван IV усматривал со стороны возможных претендентов на московскую корону.

Взятие поручных записей было только одним из средств ограничения полновластия княжат и слуг. Другим средством осуществления той же цели являлось сужение их суверенных прав на земельные владения — основу их экономического и политического могущества. Приговором 15 января 1562 г. ярославским, стародубским и другим служилым князьям запрещалось продавать, менять и отдавать в приданое «вотчины их старинные» под угрозой их конфискации [426] ПРП. Вып. IV. М., 1956. С. 529–530. . Выморочные вотчины всех княжат отписываются отныне на государя, как было раньше, лишь в случае смерти удельных князей. Наследование их ближних родственников по завещанию владельца ставилось под контроль царя, который, «посмотря по вотчине и по духовной и по службе, кому которую вотчину напишет», учинит указ [427] Вдовы сохраняли право владения вотчинами до своей смерти. Иван IV летом 1562 г. выдает специальные грамоты матери умершего князя И.В. Пенкова, подтверждавшие переход к ней села Переяславского уезда, принадлежавшего ранее ее сыну. (Исторические акты Ярославского Спасского монастыря / Изд. И.А. Вахрамеев, Т. I. М., 1896. № XXVII–XXIX. С. 34–38.) . Случалось, что княжата умирали, оставив после себя многочисленные долги. Правительство отныне брало уплату больших долгов («долг великой») на себя, но отписывало в казну вотчину такого сильно одолжавшего князя (конечно, в случае отсутствия у него прямых наследников).