Александр Зимин - Опричнина

Кичившаяся своей родовитостью княженецкая аристократия держала в своих руках наиболее доходные и почетные должности в государственном аппарате, суде и армии, а на долю приказного дьячества и служилого дворянства приходилась вся трудоемкая, сопряженная с каждодневными тревогами работа, которая не приносила обычно ни громкой славы, ни баснословных доходов. Потребность дальнейшего наступления на феодальную знать была очевидна и осознавалась такими дальновидными мыслителями, как И.С. Пересветов. Но это наступление могло проводиться только на основе завершения процесса объединения русских земель, ликвидации пережитков удельной раздробленности и утверждения абсолютной власти монарха.

Наиболее мощными форпостами удельной децентрализации в стране были Старицкое княжество и Великий Новгород. Ликвидация старицкого удела была поставлена в повестку дня еще во время малолетства Ивана Грозного, когда в 1537 г. «поимали», т. е. схватили, князя Андрея Ивановича и бросили его в темницу. Князь Андрей умер в заточении. Пришедшие вскоре к власти Шуйские в 1540 г. выпустили на свободу его сына Владимира, которому был возвращен старицкий удел. С князем Владимиром Андреевичем уже в середине XVI в. в определенных кругах княжат и бояр связывались надежды на изменение правительственной политики.

Старицкие князья как единственная реальная сила, могущая противостоять московскому самодержавию, являлись естественными союзниками новгородских помещиков, а также купцов, выражавших недовольство сокращением своих «прибытков» после ликвидации самостоятельности Господина Великого Новгорода. Выступления этих новгородцев в 1537 г. в поддержку князя Андрея, а в 1539 г. Шуйских были не случайными эпизодами, а серьезным напоминанием московскому правительству, которое впоследствии не забыл Иван Грозный. Если старицкий князь выступал наиболее серьезным кандидатом в преемники Ивана IV, то Новгород являлся самым крупным экономическим соперником Москвы. Еще в 1549 г. Иван IV ликвидировал новгородские рядные грамоты, т. е. привилегии торгово-ремесленного населения Новгорода. Однако новгородские помещики сохраняли свою корпоративную обособленность от служилых людей основных русских территорий. В своей массе они происходили из числа боярских послужильцев, испомещенных в землях Великого Новгорода Иваном III. Даже в середине XVI в. они продолжали считаться «помещиками» в отличие от московских, владимирских, переяславских и других детей боярских, владевших своими землями на вотчинном праве. Первая и вторая статьи новгородских помещиков приравнивались соответственно ко второй и третьей статьям детей боярских. В состав государева двора, судя по Дворовой тетради 1551–1560 гг., они не входили вовсе. Служилая и поземельная неполноправность должна была являться источником постоянного недовольства новгородского дворянства в XVI в.

Да и в своем управлении Новгород сохранял отдельные черты былой самостоятельности. Их хорошо показал в своей последней книге М.Н. Тихомиров [392] Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии. М., 1962. С. 279–283. . Новгородские наместники вели полусамостоятельные сношения с Ливонией и Швецией. Большую роль в управлении играл новгородский владыка. Сохранялись еще пятикончанские старосты и другие старые органы новгородской администрации. В Новгороде существовал собственный монетный двор, а выпускавшаяся им «новгородка» была наряду с «московкой» основной денежной единицей Русского государства. События начала XVII в., когда Новгород на время перешел под власть шведов, показали правильность настороженного отношения московского правительства к новгородским вольностям.

Интенсивный рост торгово-денежных связей в стране, приводивший к складыванию предпосылок всероссийского рынка, наталкивался на бесконечное множество феодальных перегородок, являвшихся прямым следствием неизжитости экономической и политической раздробленности. Русские горожане уже в восстаниях середины XVI в. заявили о своих требованиях, с которыми вынуждено было считаться правительство Адашева и Сильвестра. Дело шло в дальнейшем о создании более благоприятных условий для развития городов и торговли. Да и сами гости и другие торговые люди начинают принимать деятельное участие в государственном аппарате, входя в состав дьячества как наиболее осведомленные эксперты по финансовым вопросам. Им поручались ответственные миссии по торговым связям со странами Запада и Востока. Сидя в финансово-административных приказах и беря на откуп сбор податей в отдельных русских землях, они изыскивали способы для пополнения государевой казны. Однако это было лишь только началом — в Боярской думе и Земском соборе почти не слышался голос даже наиболее именитых представителей третьего сословия, которых попросту третировала московская аристократия.

Накануне введения опричнины на положении народных масс начинало уже сказываться перенапряжение сил, вызванное дорогостоящими войнами и перестройкой государственного аппарата. Однако в грядущей схватке с последышами феодальной раздробленности правительство Грозного могло рассчитывать на сочувствие крестьянства: крестьяне люто ненавидели своих господ, как вотчинников, так и помещиков; но, задавленные нуждой, они не могли еще отрешиться от своих наивно-монархических иллюзий. Экономический подъем страны давал в руки московской власти, казалось бы, достаточно ресурсов для проведения активных внешне- и внутриполитических акций. Однако первые признаки спада сказались уже в 50-е годы, когда в северных и центральных уездах появились сначала спорадически, а затем как грозное предзнаменование запустелые дворы и починки.

Сможет ли новое правительство преодолеть эти первые трудности и осуществить надежды, которые возлагали на него разные социальные слои русского общества? Последующие события дали ответ на этот вопрос.

Конец 1560 г. был ознаменован крупными успехами русской внешней политики. В сентябре 1560 г. в Москву пришли радостные вести о взятии в Ливонии воеводами князьями Иваном Федоровичем Мстиславским и Петром Ивановичем Шуйским городов Полчева и Тарваста [393] ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 230: ПЛ. Вып. II. М., 1955. С. 241. . Эти победы облегчались продолжавшимися крестьянскими восстаниями в Прибалтике. Восставшие против ливонско-немецких поработителей эстонцы и латыши получали от русских серьезную помощь в борьбе с Орденом и ливонскими помещиками [394] См.: Зутис Я.Я. К вопросу о ливонской политике Ивана IV // Изв. АН СССР. Серия истории и философии. 1952 Т. IX, № 2. С. 140–141. . Развал Ливонского ордена завершился подписанием 28 ноября 1561 г. акта в Вильне о подчинении орденских владений Сигизмунду II Августу, вассалом которого стал последний магистр Ордена Г. Кеттлер. Еще ранее, летом 1561 г., немецкое рыцарство Северной Эстонии присягнуло на верность шведскому королю Эрику XIV. Отдельные набеги литовских войск не были успешными. Лишь в сентябре 1561 г. после шестинедельной осады литовцы во главе с гетманом Николаем Радзивиллом смогли захватить город Тарваст [395] ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 339: ПЛ. Вып. II. С. 241. Царь организовал тщательное расследование причин сдачи Тарваста. В его архиве хранилось: «Дело тарваское, про Тарваское взятье, как приходил под Тарвас тротцкой (в издании описка: «троетцкой» — А.З.) воевода, и сыск детей боярских родства, которые были в Тарвасе во взятье» (ОЦААПП. С. 41 [ГАР. С. 92]). . Не рассчитывая на собственные силы в борьбе с крестьянской войной и русскими войсками, немецко-балтийские феодалы пошли на раздел Ливонии между соседними государствами, стремясь использовать их против грозного Московита [396] См.: Королюк В.Д. Ливонская война. Из истории внешней политики Русского централизованного государства во второй половине XVI в. М., 1954. С. 48–49. .