Михаил Горбачев - Жизнь и реформы

Ликвидация последствий взрыва обошлась в 14 миллиардов рублей, потом поглотила еще несколько миллиардов. Организованными усилиями удалось ограничить число пострадавших и локализовать аварию. К июлю была разработана концепция «саркофага», затем в сжатые сроки возведено уникальное защитное укрытие для поврежденного реактора с постоянно функционирующей системой контроля за его состоянием. У экспертов МАГАТЭ не было претензий, они признали: делается все, что возможно и необходимо.

И все же… Считаю нужным сказать со всей откровенностью: в первые дни не было ясного понимания того, что происшедшее — катастрофа не только национального, а мирового масштаба. Представление об ее истинных размерах формировалось по мере накопления информации. Но, как известно, «природа не терпит пустоты», отсутствие полной ясности порождало слухи, панические настроения. И тогда, и сейчас высказываются критические суждения о действиях руководства Украины, Белоруссии, руководства Союза. Исходя из того, что мне известно, я бы не стал подозревать кого-то в безответственном отношении к судьбам людей. Если что и не было сделано своевременно, то прежде всего из-за незнания. Не только политики, но и ученые, специалисты не были готовы к адекватному восприятию случившегося.

Крайне отрицательно сказалась закрытость, секретность атомной энергетики, отягощенная ведомственностью и монополизмом в науке. Об этом я говорил на заседании Политбюро 3 июля 1986 года: «Мы 30 лет слышим от вас — ученых, специалистов, министров, что все тут надежно. И вы рассчитываете, что мы будем смотреть на вас, как на богов. А кончилось провалом. Министерства и научные центры оказались вне контроля. Во всей системе царили дух угодничества, подхалимажа, групповщины и гонения на инакомыслящих, показуха, личные и клановые связи вокруг руководителей».

Свою роль сыграла «холодная война», взаимная закрытость двух военных блоков, в том числе в атомной энергетике. Почти ничего не было известно о ста пятидесяти одной значительной утечке радиации на АЭС в мире, опыте ликвидации последствий аварий. Академик В.А.Легасов говорил, что вероятность ядерных аварий считалась крайне малой, вся мировая наука и техника не очень-то были к ним подготовлены. Царили самоуспокоенность, даже легкомыслие. До сих пор помню о заявлениях на Политбюро, сделанных сразу после аварии академиками А.П.Александровым и Е.П.Славским. Они стояли у истоков нашей атомной энергетики, были творцами этой техники, люди заслуженные, уважаемые. Но то, что мы от них услышали, больше походило на обывательские рассуждения — ничего, мол, страшного не произошло, такие вещи бывали на промышленных реакторах: стакан-другой водки выпьешь, закусишь, отоспишься — и никаких последствий.

Ведомственность не просто мешала делу. С ней «истончалось» нравственное начало, без которого знание грозит стать источником смертельной опасности. Боязнь проявить инициативу, страх перед начальством и стремление избежать ответственности сыграли крайне негативную роль. Не выдержал проверки механизм принятия решений.

Постепенно начали вырисовываться все последствия аварии. Поначалу наибольшее беспокойство вызывала судьба Киева и Днепра. А самый тяжелый удар пришелся на Белоруссию, особенно Могилев, — из-за розы ветров. Потом обнаружили загрязнение в Брянской области и дальше, около Тулы.

В середине мая я выступил по телевидению: выразил сочувствие пострадавшим, рассказал о принимаемых мерах, воздал должное мужеству людей, участвовавших в ликвидации последствий аварии. Поблагодарил я и всех тех за рубежом, кто откликнулся на нашу беду р протянул руку помощи. Первыми должен назвать американских медиков Р.Гейла и П.Тарасаки, президента МАГАТЭ Х.Бликса. Государственные и общественные организации, фирмы и частные лица из многих стран присылали средства тушения пожара, робототехнику, лекарственные препараты. Это была беспрецедентная кампания солидарности.

В то же время некоторые зарубежные пропагандистские центры выплеснули поток обличений, свидетельствовавший, что они не столько обеспокоены самой трагедией, сколько пытаются ее использовать для дискредитации нашей новой политики. Кое-кто и внутри страны попытался сделать Чернобыль предметом политических спекуляций. В этой связи хочу вернуться к вопросу об информации населения и мировой общественности.

В Политбюро высказывались две точки зрения. Одна — информацию надо расширять постепенно, чтобы не допустить паники и не нанести тем самым еще больший вред. Сторонники этой точки зрения не были оригинальными: неоперативное оповещение населения и даже своего правительства отмечалось во всех крупных ядерных инцидентах в других странах. Да и сейчас, нет-нет, газеты сообщают о попытках придержать или даже вовсе утаить сведения о неполадках на АЭС. И все-таки у нас возобладала другая точка зрения — выдавать информацию по мере поступления полностью, без ограничений, но она должна быть достоверной.

Моя позиция была однозначной. На заседании Политбюро 3 июля я говорил: «Ни в коем случае мы не согласимся скрывать истину ни при решении практических вопросов, ни при объяснении с общественностью. Мы несем ответственность за оценку происшедшего и правильность выводов. Наша работа теперь на виду у народа и всего мира. Думать, что можно ограничиться полумерами, ловчить, недопустимо. Нужна полная информация о происшедшем. Трусливая политика — это недостойная политика». Меня поддержали Рыжков, Лигачев, Яковлев, Медведев, Шеварднадзе. Чернобыль стал жесткой проверкой также и гласности, демократии, открытости,

Были отправлены телеграммы руководителям соседних и других государств с исчерпывающей на тот момент информацией. 6 и 9 мая в Москве Щербина, члены комиссии провели пресс-конференцию. В середине мая представители прессы, в том числе зарубежной, посетили Украину, получили возможность убедиться, «вымер» ли Киев, погибли ли «тысячи людей», как сообщается некоторыми средствами массовой информации Запада. В Женеву была направлена делегация во главе с академиком Легасовым. Представленные там доклады произвели впечатление уровнем квалификации, четкостью, откровенностью.

3 июля на заседании Политбюро с участием представителей республик был заслушан в порядке контроля отчет правительственной комиссии. Состоялось первое широкое обсуждение причин чернобыльской аварии, встал вопрос и о будущем атомной энергетики. Еще до перестройки эта тема поднималась в журнале «Коммунист», опубликованная в нем статья академика Долежаля вызвала большой резонанс, но ее публичного обсуждения не допустили. Теперь вопрос о перспективах «мирного атома» стал предметом широкой общественной" дискуссии. В ней, в частности, затрагивались проблемы АЭС устаревших конструкций, строительства новых станций, особенно в сейсмически неустойчивых районах (в Армении, Крыму), и другие.