Михаил Горбачев - Жизнь и реформы

Мои размышления невольно возвращались к тому времени, когда по поручению Андропова мы вместе с Рыжковым, с привлечением ведущих ученых и специалистов попытались объективно, с критических позиций проанализировать состояние народного хозяйства. Необходимость структурных перемен была ясна уже тогда. Но чтобы они начались, многое должно было измениться в стране.

Я уже говорил, что к данным о ВПК имели доступ два-три лица в государстве. Конечно, мы понимали, как тяжело отзываются на экономике непомерные военные расходы. Но только став генсеком, я увидел действительные масштабы милитаризации страны. В конечном счете, преодолев сопротивление лидеров ВПК, мы опубликовали эти данные. Оказалось, что военные расходы составляли не 16, а 40(!) процентов госбюджета, продукция ВПК — не 6, а 20 % валового общественного продукта. Из 25 млрд. рублей общих расходов на науку — около 20 млрд. шло на военно-технические исследования и разработки.

Экономика продолжала идти по экстенсивному пути, носила ярко выраженный затратный характер. Удельные затраты труда, топлива, сырья на единицу продукции были в два-два с половиной раза выше, чем в развитых странах, а в сельском хозяйстве — на порядок. Мы производили угля, нефти, металла, цемента и других материалов, за исключением искусственных и синтетических, больше, чем США, а по размерам конечного продукта отставали от них не менее чем вдвое. Автомобили и особенно сельхозтехника отправлялись потребителям недоукомплектованными, небрежно собранными, разграблялись в пути, на местах их приходилось чуть ли не собирать заново. Расхлябанность захватила даже такую отрасль, как транспорт. На запасных путях и в тупиках месяцами простаивали десятки брошенных поездов, груженных нужными стране товарами, которые подвергались порче и расхищению.

Наша аналитическая работа тогда, в 1982–1984 годах, не сводилась к констатации бед в народном хозяйстве. Мы стремились выяснить причины нарастания кризисных явлений, определить пути оздоровления экономической ситуации. И тут выявился спектр мнений, определивший практическую деятельность руководства на ряд лет вперед.

Пожалуй, не было разногласий лишь в одном — в признании общего ослабления руководства экономикой и его последствий: расхлябанности, безответственности на производстве и во всех звеньях управления. На этой почве родилась андроповская политика наведения порядка, получившая вначале дружную поддержку. Но односторонний акцент на дисциплинарных мерах не замедлил породить крайности, дискредитировавшие общую линию. Стало ясно, что на одной дисциплине далеко не уедешь, нужен более фундаментальный подход.

А дальше мнения расходились. Ученые, не связанные ведомственными интересами, считали основной причиной отставания страны то, что мы, по существу, «проглядели» новый этап научно-технической революции, в то время как западный мир далеко ушел вперед и в структурной перестройке экономики, и в ее технологическом обновлении. Такую позицию (с нюансами) разделяли Г.И.Марчук, П.Н.Федосеев, А.И.Анчишкин, Г.А.Арбатов, А.Г.Аганбегян, О.Т.Богомолов, Т.И.Заславская, Е.М.Примаков, В.А.Медведев, С.А.Ситарян, Р.А.Белоусов, И.И.Лукинов, В.А.Тихонов и другие ученые, принимавшие участие в дискуссиях. Они доказывали, что дело не только в ошибках, недооценке научно-технического прогресса, но и в архаичности хозяйственного механизма, жесткой централизации управления, гипертрофии плана, отсутствии серьезных экономических стимулов. Впрочем, признание необходимости совершенствования хозяйственного механизма не выходило тогда за пределы формулы «более полного использования возможностей социалистической системы».

Раньше было принято при каждом критическом анализе трудностей и провалов в экономике винить ученых. Конечно, какая-то доля вины на них падала. Большая часть экономистов действительно была отучена от серьезных и беспристрастных исследований, занималась комментированием (главным образом комплиментарным) решений партии и выступлений вождей, обоснованием официальных идеологических догм. Пагубную роль сыграли репрессии в отношении самых видных наших ученых-экономистов (Н.Д.Кондратьев, А.В.Чаянов и другие), наскоки на прогрессивные идеи, рождавшиеся в рамках экономико-математической школы, периодические погромы «товарников». Но несмотря на это, творческая мысль в экономической науке не заглохла, критический и конструктивный материал накапливался. Он сыграл неоценимую роль в разработке идей перестройки.

Выбор направления

В апреле 1985-го, как я уже писал, мы взяли линию на ускорение социально-экономического развития страны. Установка эта звучала лейтмотивом на июньском совещании по проблемам научно-технического прогресса, под этим девизом развертывалась деятельность партии, ее нового руководства до XXVII съезда КПСС и после него. Лишь с весны 1986 года формула «ускорения» стала употребляться в сочетании с понятием «перестройка». Это дало повод для суждений, что Горбачев поначалу рассчитывал повысить темпы роста производства старыми методами, не покушаясь на сколько-нибудь серьезное реформирование системы. В какой мере верны подобные утверждения?

Я далек от попыток идеализировать экономическую политику того времени — очень скоро стали видны ее ограниченность и недостаточная глубина. В течение какого-то времени мы действительно надеялись преодолеть застой, опираясь на такие «преимущества социализма», как планово-мобилизационные методы, организаторская работа, сознательность и активность трудящихся.

Читатель вправе задать вопрос: вы только что толковали, что еще в 84-м году понимали необходимость структурных реформ. Почему же отставили их в сторону и взялись за старое? Дело в том, что крайне тревожная экономическая ситуация, доставшаяся в наследство новому руководству, требовала срочных мер. Нам тогда казалось: вот поправим дела, вытянем на прежних подходах, а там возьмемся уже за глубокие реформы. Вероятно, это было ошибочно, привело к потере времени. Но так мы тогда мыслили.

В том, чтобы накопившуюся энергию общественных ожиданий направить в русло «наведения порядка», не ломая существующих институтов, был, естественно, заинтересован партийный и государственный аппарат. В руководстве выразителями этих настроений были Лигачев, Соломенцев, в какой-то мере Чебриков, Воротников. Акцент на научно-техническом прогрессе делали Рыжков, Маслюков, Талызин, за которыми стоял корпус хозяйственных руководителей — министров, директоров предприятий. Ну а за неотложное преобразование экономических отношений в руководстве выступали Медведев и Яковлев.

Понимая значение экономических реформ, я считал, что надо прежде всего попытаться модернизировать экономику, чтобы к началу 90-х годов подготовить условия для радикальной экономической реформы. На это и было нацелено Всесоюзное совещание по научно-техническому прогрессу. Скажу для ясности, что эти замыслы были в определенной мере близки дэнсяопиновским методам осуществления реформ в Китае.