Михаил Горбачев - Жизнь и реформы

Невольно приходит на ум такое сравнение. Убийством царя Александра II народовольцы, по общему признанию, загубили начавшиеся реформы, на десятилетия задержали общественное развитие России. Возможно, именно этим предопределили неизбежность революционного, кровавого и насильственного пути осуществления назревших преобразований. А организаторы августовского заговора сорвали обозначившуюся возможность сохранить Союз путем его преобразования в Федерацию, и КПСС — путем ее реформирования в политическую партию левых сил.

На этом следует остановиться особо. Сразу после возвращения в Москву пришлось заняться рядом неотложных дел, в первую очередь, разумеется, кадровыми перемещениями. Нельзя было оставлять на ответственных постах людей, прямо или косвенно связанных с ГКЧП. Но несравненно более важной, затрагивающей судьбы миллионов, была проблема КПСС.

Я обсуждал ее в кругу своих советников и помощников — Яковлева, Медведева, Примакова, Черняева, Шахназарова, Ревенко, Кудрявцева, встречался с некоторыми членами партийного руководства. В результате мучительных раздумий родились известные решения: сложение с себя обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и рекомендация Центральному Комитету самораспуститься, предоставив партийным организациям самостоятельно решить вопрос своей дальнейшей деятельности.

По этому поводу мне пришлось выслушать немало упреков со стороны своих бывших товарищей по партии. Некоторые из них, осуждая путч, не могли согласиться с тем, что была необходимость именно таких шагов в отношении КПСС. Вновь и вновь возвращаясь мысленно к этим вопросам, я все-таки считаю, что здесь не было допущено ошибки. Прежде всего беспочвенны обвинения в предательстве и сетования, что я-де «бросил партию». Как я уже говорил, все осуществленные в русле перестройки преобразования нашли официальное одобрение в решениях съездов КПСС и пленумов ЦК. Я до конца, в последнее время даже в ущерб своему положению президента страны, оставался на посту генсека. Если кто кого предал, то не я партию, а ее руководство и большая часть партноменклатуры — своего лидера.

Что касается «роспуска» КПСС, то, повторяю, я лишь заявил, что в сложившихся после путча экстремальных условиях партийные организации сами должны определиться. Более того, когда через несколько дней на Верховном Совете России Ельцин демонстративно стал подписывать Указ о запрете КПСС, я пытался остановить его, считая, что эта акция может вызвать волну антикоммунистической истерии, что было бы и несправедливо, и опасно. После чего был чуть ли не освистан в Верховном Совете нетерпимыми радикалами, которых не без основания называют необольшевиками. Один из них заявил от микрофона в истерическом тоне, что всех коммунистов надо «метлой из страны убрать». Тогда я сказал слова, от которых и сейчас не отказываюсь.

— До подобных предложений даже больной мозг Сталина не додумался, недобрые призывы свидетельствуют, что у вас «крыша поехала». Вы что, собираетесь выгнать из страны 18 миллионов коммунистов, а с семьями — 50–70 миллионов человек? Если называете себя демократами, так будьте на деле ими.

Эти слова пресса замолчала.

Встреча в Верховном Совете России была заснята. Те, кто увидел ту телепередачу, многое поняли. Ельцин все делал на этой встрече с садистским наслаждением. А еще мне показалось, что не меньшее наслаждение испытали и некоторые мои соратники, сидевшие в зале; не проронил ни слова Александр Яковлев.

После встречи мы с Ельциным поднялись в его кабинет. Почувствовав, что перебрал, он хотел смягчить обстановку рассуждениями о том, что надо их, депутатов, понять — им пришлось такое выдержать! И добавил:

— Я ничего не буду вам говорить. Вы сами запросите информацию и узнаете, кто как вел себя 19 и 20 августа. В том числе те, к кому вы испытываете особые чувства. Мы были одни, практически все выжидали.

Мои опасения по поводу позиции российских властей в отношении коммунистов были не напрасными. Запрет партии пагубно отразился на миллионах ни в чем не повинных ее членов. Кстати, в большинстве своем поддерживавших перестройку, проводимые реформы. И уж категорически не могу согласиться с попытками очернить всю историю партии, изобразить злодеем ее основателя, отказать КПСС в каких-либо заслугах перед Родиной. Раздуть шум вокруг мнимых миллиардов долларов, вывезенных в зарубежные банки, помощи иностранным партиям и т. д. Недостойные все это были кампании, и хорошо, что Конституционный суд в конечном счете своим взвешенным решением не дал развернуться очередной «охоте на ведьм».

Надо видеть случившееся и в более широкой исторической перспективе. Распад КПСС на определенном этапе был неизбежен, потому что она включала в себя представителей различных идейно-политических течений. Я был за то, чтобы сделать это демократическим путем — провести в ноябре съезд, на котором по-доброму размежеваться. Принятый мной и моими единомышленниками вариант программы, по данным некоторых опросов, поддерживали около 1/3 членов партии. Остальные разошлись бы кто куда: к Нине Андреевой и Анпилову, к Бузгалину и Косолапову, Зюганову, Р.Медведеву и Денисову, Липиц-кому и Руцкому. А немалая часть, видимо-, присоединилась бы к Демократической России, к Демократической партии Травкина, христианским демократам. Это в конечном счете и произошло. Поэтому лишены смысла бурные сожаления о распаде КПСС. Она свою историческую роль отыграла и должна была уйти со сцены. Формируются новые левые партии, в том числе коммунистической направленности.

Но то, что все это произошло в крайне болезненной, даже скандальной форме, нанесло огромный нравственный ущерб миллионам членов партии — целиком на совести путчистов и тех, кто оказал им поддержку. Прежде всего — консервативного крыла РКП. Именно они нанесли самый тяжелый удар по партии, скомпрометировали ее, использовали как главный инструмент реализации своих планов, лишили тем самым последнего шанса на реформирование. И при этом всячески пытаются обелить себя, искажая те или иные моменты в ходе событий.

Не беру на себя задачу обличать — пусть окончательный приговор вынесут историки. Но об одном человеке, бывшем моем университетском товарище, кого я выдвинул на второй по значению пост в государстве и кто сыграл ключевую роль в заговоре, о Лукьянове, не умолчу.

Я уже цитировал записку Щербакова, из которой ясно, что все было согласовано с Лукьяновым.

Но допустим на минуту, что Лукьянов действительно ни о чем не ведал и был введен заговорщиками в заблуждение — так он оправдывался передо мной в Форосе. Тогда почему не созвал, как был обязан в подобных обстоятельствах, Верховный Совет СССР? Ведь сделай он это, все встало бы на свои места. Он не сделал, потому что как опытный игрок просчитал: за неделю — а эта отсрочка в принципе не противоречит регламенту — все прояснится. Либо заговор увенчается успехом — и он на коне. Либо провал — и тогда ему удастся увильнуть. Играл, как говорится, на двое ворот. Но просчитался.