Николай Губернаторов - Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик

Первой мишенью для стрельбы он избрал вещественные доказательства, которыми располагала прокуратура. Я сразу почувствовал, что упор сэр Буллер делает при этом на обнаруженные в моей квартире шифрблокноты и оперативную технику. Само по себе это ещё ни о чём не говорило — хранение подобных предметов в Англии не есть преступление, особенно для бизнесмена. Всё же мы живем в век промышленного шпионажа…

Заканчивая обличительную речь, генеральный прокурор продемонстрировал — и не без эффекта — некоторые «вещдоки» — вещественные доказательства. При этом с одним из них — китайским свитком, в ручке которого я хранил отснятые плёнки, произошёл небольшой курьёз.

— Посмотрите на этот свиток! — не без патетики воскликнул прокурор. — Кажется, предмет украшения, не более того… Как бы не так! Это тайник, да, да, тайник!..

И, схватив свиток со стола, он начал открывать его секретное отделение. В зале наступила тишина, репортёры подняли фотоаппараты. А свиток не открывался. Генеральный прокурор возился с ним, поворачивая и так и этак. Время тянулось мучительно медленно. Лицо и шею прокурора начала заливать густая краска… Выручил помощник — он нажал на деликатный механизм секретного отделения, и свиток наконец открылся.

Затем с показаниями выступил технический эксперт службы безопасности (так официально называется британская контрразведка). Этот весьма энергичный мужчина претендовал на исчерпывающие знания буквально во всех областях разведывательного дела. Он с большим апломбом отвечал на любые вопросы прокурора и судей, безразлично, касались ли они микроплёнок, шифров или пишущих машинок. Эксперт утверждал, например, что одна из захваченных шифровок была отпечатана на той самой машинке, которой я пользовался.

— Не могли бы вы ответить, как называется машинка, о которой вы говорите? — поинтересовался мой защитник.

Эксперт внезапно растерял весь свой пыл. Простой вопрос заставил его стушеваться. После паузы он промямлил:

— Я знаком не с машинками, а только с отпечатанными на них материалами.

Я внимательно фиксировал все промахи следствия. Правда, не я диктовал правила этой игры, но и из ошибок её участников следовало извлечь максимальную пользу.

Потом начался опрос свидетелей.

В своё время суперинтендант Смит уверял меня, что контрразведка знает обо мне буквально всё. Потому я искренне удивился, узнав, что обвинение намерено выставить против меня и привлечённых по моему делу лиц несколько десятков свидетелей. В Англии говорят: чем больше свидетелей, тем менее обосновано обвинение. И уже с первых вопросов прокурора и ответов свидетелей стало ясно, что это именно тот случай, когда количество не переходит в качество. Генеральный прокурор явно хотел потренировать свидетелей перед основным судебным процессом.

Само предварительное слушание не заслуживает подробного описания — как я уже отметил, это была скучная и однообразная процедура. Её унылый ритм нарушали только некоторые нелепые эпизоды, которые случались время от времени на радость журналистам.

Однажды оно даже проходило при закрытых дверях. Газеты намекали, что «за ними» контрразведка представила сногсшибательные доказательства виновности подсудимых, которые по соображениям государственной безопасности нельзя было предать гласности. На самом деле заседание проводилось так, чтобы спасти от публичной компрометации одного из свидетелей обвинения.

Вот что было в действительности: обвинение представило некую географическую карту, найденную при обыске в доме Хаутона. Один из свидетелей — начальник отдела подводной войны Адмиралтейства капитан первого ранга Саймондс показал под присягой, что карта эта была бы весьма ценной для потенциального противника. Защитник Хаутона, естественно, хотел задать Саймондсу несколько вопросов. Но генеральный прокурор и сам Саймондс бурно протестовали. Карта, заявили они, настолько секретна, что обсуждать её на открытом заседании суда значило бы поставить под угрозу безопасность Великобритании. Журналисты и публика возбуждённо перешептывались, пытаясь хоть краем глаза увидеть документ.

Судья приказал констеблям очистить зал. Публику и журналистов оттеснили в коридор. Подсудимых отвели в камеры. Но минут через пятнадцать их снова пригласили в непривычно тихий и пустой зал: там находились лишь судья, генеральный прокурор, защитники и несколько контрразведчиков.

Тем временем защитник Хаутона тщательно осмотрел виновницу переполоха — карту, улыбнулся и вернул её Саймондсу. Я, внимательно за ним наблюдавший, понял, что Хаутон успел о чём-то предупредить защитника.

— Сэр, — наконец (не без торжественности) сказал адвокат, — вы по-прежнему настаиваете на исключительной секретности этого документа?

— Конечно! — Саймондс изобразил негодование.

— В таком случае, сэр, — с еле приметной иронией предложил защитник, — будьте добры, прочитайте, что написано в правом нижнем углу карты…

Саймондс склонился над картой. В зале повисла тишина. Капитан первого ранга побагровел.

— Я обязательно должен прочитать это вслух? — спросил он растерянно судью.

— Конечно, — сухо ответил судья. — Читайте. Саймондс процитировал:

— Отпечатано издательством Её Величества. Цена 4 шиллинга 6 пенсов…

Разумеется, больше об этой карте на суде не говорилось. Она была исключена из списка вещественных доказательств.

Эпизод этот удивил меня. Вначале контрразведка поторопилась. Но теперь-то у неё было достаточно времени. И всё же она допускала такие грубые ошибки.

Предварительное слушание продолжалось три дня. По утрам, в одно и то же время, тщательно одетый, выбритый и причёсанный, я занимал своё место на скамье подсудимых. Со стороны могло показаться, что происходящее в зале меня мало волнует и что здесь я — только скучающий зритель. Посторонний, случайно попавший в этот кипящий зал. Внешняя невозмутимость — тот стиль поведения, как мне казалось, который был единственно приемлемым для данного случая.

На самом же деле я напряженно работал, так напряженно, что только ночью, в камере, мог расслабиться.

Прежде всего, надо было понять тактику прокурора. Проанализировать каждое его слово — наверняка на судебном процессе он будет действовать по той же схеме. Найти слабые звенья в цепи доказательств, представленных обвинением. Где неточности, натяжки, просто небрежность, как это было с картой Саймондса? Нащупать возможности парировать удары прокурора. Ведь окончательный приговор вынесут присяжные. Наконец, следовало избрать стиль личного поведения на процессе, который не дал бы повода журналистам для новых нападок.