Владимир Соловьев - Современники и потомки о восстании С.Т. Разина

В советской историографии главным уязвимым местом в трактовке А. П. Щаповым разинского восстания обычно признавалось изображение этого восстания как социального по форме и религиозного по содержанию. Сильной же стороной подхода историка к событиям третьей четверти XVII в. считался классовый подход, освещение раскола как мощного выражения народного недовольства [160] См., напр.: Степанов И. В. Крестьянская война… Т. 1. С. 136; Иллерицкий В. Е. История России в освещении революционеров-демократов. М., 1963. С. 232–235. . Однако, не приемля клерикальных воззрений Щапова, советская историческая наука долгое время вообще чуралась религиозной сферы и, как правило, или обходила стороной тесную связь многих явлений старообрядчества и социальных вопросов, или подчеркивала религиозную индифферентность народных движений, включая разинское восстание [161] См.: Лебедев В. И. Крестьянская война под предводительством С. Разина. М., 1955. С. 163; Кадеон И. З. Антицерковная борьба народных масс в России в трудах советских историков // Вопр. ист. 1969. № 3. С. 152. . И лишь некоторые авторы придерживались иной точки зрения, считая, что народные массы, высказываясь за старую веру, выражали этим свой протест против феодального гнета, прикрываемого и освещаемого церковью [162] См.: Карцев В. Г. Религиозный раскол как форма антифеодального протеста в истории России. Калинин, 1971. Ч. 1. С. 91 и др.; Рогов А. И. Народные массы и религиозное движение в России второй половины XVII в. // Вопр. ист. 1973. № 4. С. 32–43. .

Сегодня роль и место народных верований, язычества и сектантства в борьбе крепостного крестьянства России активно рассматривается в нашей литературе [163] См., напр.: Покровский Н. Н. Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообрядцев в XVIII в. Новосибирск, 1974. . Пришло время по-новому осмыслить и суждения А. П. Щапова о старообрядческих представлениях и идеалах разинцев. Насколько он был прав и насколько заблуждался, когда писал, что донское казачество «обратилось в раскольничью общину и возводило даже свои казачьи рады, круги до религиозной санкции в образе религиозных рад или радений и святых кругов»? Насколько основательно было утверждение Щапова, что Разин стремился сделать «древнее Астраханское царство… в противоположность… Московскому государству, царством казачества и раскола, к чему и после, со второй половины XVIII столетия, стремились раскольники…» [164] Щапов А. П. Великорусские области… С. 466–467. . На эти и многие другие вопросы, возникающие при чтении трудов А. П. Щапова, предстоит еще дать ответ.

Не прошли мимо разинской темы такие известные историки и публицисты того времени, стоявшие на демократических позициях, как И. А. Худяков, Н. В. Шелгунов, Г. 3. Елисеев, И. Г. Прыжов, С. С. Шашков. Обращаясь к крупнейшему народному восстанию XVII в., они в большинстве своем черпали богатый фактический материал из упомянутой книги Н. И. Костомарова. Но у них совсем иной подход к этому событию; как и вообще к движениям крепостного крестьянства. Если Н. И. Костомаров в целом склонен оправдывать и положительно оценивать самодержавие, то историки- и публицисты-демократы, напротив, выпукло показали его антинародную сущность и деятельность. Ярко выраженная антикрепостническая и антисамодержавная направленность работ этих авторов убедительно раскрыта А. Н. Цамутали [165] См.: Цамутали А. Н. Очерки демократического направления в русской историографии 60–70-х годов XIX в. Л., 1971. С. 133–140, 161–162, 221–223, 231, 237 и др. .

Как центральное событие в истории России XVII в. восстание С. Т. Разина получило отражение в книге И. А. Худякова «Древняя Русь» [166] См.: Худяков И. А. Древняя Русь. СПб, 1867. С. 208–227. , где разинскому движению посвящена целая глава, в которой этот социальный взрыв связывается с резким ухудшением положения народа. С нескрываемой симпатией относится автор к самому Разину. В его восприятии это «смелый, крепкий и решительный казак», который повел за собой огромную массу недовольных. Как верно отметил А. Н. Цамутали, в отличие от авторов верноподданнических книг, изображающих Разина простым грабителем, Худяков видит в повстанческом предводителе настоящего народного героя [167] См.: Цамутали А. Н. История России в освещении И. А. Худякова // История и историки: Историография истории СССР. Сб. статей. М., 1965. С. 457. . Худяков подчеркивает масштаб движения («поднялась вся страна»), его классовую остроту («крестьяне убивали помещиков, в городах чернь свирепствовала против богатых»), участие в нем разных народов России. Задумываясь над тем, были ли у разинцев шансы на успех, историк приходит к выводу, что «если бы Стенька не промедлил в Астрахани и воспользовался переполохом, то, вероятно, он побывал бы в Москве» [168] См.: Худяков И. А. Древняя Русь. С. 223, 224. .

Несмотря на употребление применительно к восставшим типичной для дворянской историографии терминологии («чернь», «Стенька» и т. п.), что, возможно, было Сделано умышленно, дабы несколько усыпить бдительность цензоров, эта глава книги преисполнена откровенным сочувствием мятежному крестьянству и всем своим содержанием, всей своей идейной направленностью призвана вызвать горячий отклик у читателей из народа, которым, собственно, Худяков и адресовал свой труд. Не случайно его «Древняя Русь» имела широкое хождение в низах российского общества наряду с нелегальными брошюрами. В активной революционной деятельности участвовал и сам И. А. Худяков. Член народнического кружка ишутинцев, он ездил в 1865 г. в Женеву для установления связи с М. А. Бакуниным, А. И. Герценом и Н. П. Огаревым. Год спустя его привлекают к следствию по делу Д. Каракозова, стрелявшего в царя Александра II. Дни свои И. А. Худяков оканчивает в иркутской ссылке, будучи тяжело больным человеком.

Подобным образом складывается и судьба талантливого, оригинального историка И. Г. Прыжова, замыслившего создать многотомную серию трудов из истории народной жизни. Он публикует книгу «Нищие на святой Руси», а затем «Историю кабаков в России в связи с историей русского народа». Однако еще больше, чем научная работа, его поглощает и захватывает революционная деятельность. Мечты о переустройстве России приводят его в ряды ишутинцев. А в 1869 г., поверив в существование большой революционной организации С. Г. Нечаева, Прыжов вошел в его кружок, где практиковались методы мистификации, провокации и запугивания. Он принял участие в убийстве подозреваемого в предательстве студента И. И. Иванова и по нечаевскому делу был осужден на 12 лет каторги и вечное поселение в Сибири.

В «Истории кабаков…» И. Г. Прыжов проводит мысль о том, что главной движущей силой всех народных волнений, начиная с разинского и кончая крестьянскими возмущениями после реформы 1861 г., была та самая «голь кабацкая», которая неоднократно упоминается в песнях разинского цикла. Задавленный податями и недоимками, мужик находил временное забвение и утешение в кабаке, где его, пропивающего последние гроши, обирали уже не барин, не приказчик, а само государство, наживавшееся на кабацких сборах. «Кабацкая голь», по Прыжову, — это люди, которым уже нечего терять. Они дошли до края, до последней черты и потому готовы к мятежу. По его мнению, «громадный бунт Стеньки Разина» как раз и был вызван, с одной стороны, скоплением таких вот отчаявшихся людей, а с другой — озлоблением народа против бояр [169] См.: Прыжов И. Г. История кабаков в России в связи с историей русского народа. Казань, 1868. С. 113 .