Евгений Жаринов - Жак де Моле

«Вот они, храбрые воины, — думал он. — Вот во что превратились их доспехи, вот во что спрессовалась их плоть, а дух исчез, исчез навсегда. Может быть, этот золотой ливр и есть плод всех нечеловеческих усилий моего святого деда? Вон сундук, где лежат лишь дорогие кресты, захваченные еще в Константинополе. Унизанные драгоценными камнями, они уже и не нуждаются в вере. На таком кресте Спасителю нашему было бы очень неудобно: так больно впивались бы все эти камни в его и без того исстрадавшуюся плоть. Я понял, эти камни на крестах, которые хранят в своих подвалах тамплиеры, — это выражение богохульства, первое доказательство ереси. Так в скрытой форме они и дальше хотят издеваться над Тем, Кто принес спасение миру. Пусть, мол, повисит на этих камнях, пусть Ему еще больнее будет. Разве растут на земле деревья из золота и серебра, да еще унизанные алмазами, сапфирами и изумрудами? Это издевательство над природой, созданной Богом. Такие деревья, из которых и сделаны были подобные кресты, могут произрастать лишь в адских кущах.

Золото — вот Бог тамплиеров. Золото, а не Христос. Но тогда чем они, собственно говоря, отличаются от тех же иудеев? Те продали Спасителя за тридцать сребреников. Кажется, я нашел выход. Раз церковь благословляет христиан на то, чтобы забирать у евреев их нечистое золото, то ровно то же самое можно сделать и по отношению к рыцарям Храма. Они слишком долго жили вдали от христианского мира и слишком полюбили золото, чтобы сохранить в душах своих истинную веру».

Через потайное слуховое окно Магистр и его приближенные по очереди смотрели за тем, как ведет себя король Франции в сокровищнице ордена. Они видели, как Филипп с любовью и наслаждением пересыпал сначала монеты в сундуках, как он затем подошел к королевской короне и осторожно, оглядываясь по сторонам, примерил ее, как взял золотой ливр… Но когда король подошел к сундуку, где хранились драгоценные византийские кресты, Магистр и его приближенные прочитали во взгляде Филиппа неподдельный гнев.

— Братья мои, — произнес де Моле, отходя от слухового окна, — кажется, мы добились того, чего хотели. Гнев короля неминуемо падет на нас, и произойдет это довольно скоро. Я предвижу, что нам предстоит в недалеком будущем принять мученическую смерть, и потому нам надлежит заранее побеспокоиться о том, в каком виде орден сможет сохранить свою власть даже тогда, когда он исчезнет навсегда для мира видимого и суетного.

— Аминь, — хором ответили ему другие иерархи.

Трагедия начинала набирать обороты и приобретала уже необратимый характер.

Вам есть в чем признаться суду? — спросил председатель у подозреваемого.

— Нет. Я ничего не совершал! — прокричал в отчаянии Эскен.

Председатель кивнул, и два служителя, взяв под руки перепуганного человека, отвели его в подвал, где располагалась камера пыток.

Как попал этот слабый человек и бывший тамплиер в руки правосудия — история не знает. Ясно одно, что совесть его была нечиста. Однако многие историки считают, что именно признания Эскена де Флойрана и послужили началом одного из самых знаменитых судебных процессов в истории человечества.

Появление в рядах некогда монолитного по своему составу ордена таких людей, как Эскен де Флойран, было обусловлено самим временем. К сожалению, тамплиеры не могли избежать общей деморализации, которая к началу XIV века охватила все монашеские ордена; среди них появилось немало людей бессовестных, искателей приключений, готовых на всякое преступление, которое сулило им какую-нибудь выгоду.

Всевозможные крестьяне: земледельцы, пастухи, свинопасы, ремесленники, домашняя прислуга — были за последнее время приняты в большом количестве в орден и в конце концов составили в нем девять десятых. Правда, они отличались от рыцарей тем, что носили коричневую одежду вместо белой, но в своих сношениях с внешним миром они были настоящими членами ордена, облеченными неприкосновенностью и пользующимися всеми привилегиями.

От этого, бесспорно, страдала дворянская чистота и гордость храмовников, что и должно было выявиться в неизбежном предательстве. Люди низкого звания, находящиеся в качестве служителей, жаловались, что их знатные братья относятся к ним с презрением и притесняют их. Часть храмовников, носящих коричневую одежду, жаждала всеми правдами и неправдами проникнуть в разряд тех, кто имел право носить белую тунику.

Так, в статутах приводится следующий случай: один рыцарь был принят как потомок знатного рода; но его земляки из простой зависти заявили, что он не был сыном благородного человека. Тамплиера специально вызвали из Антиохии на капитул, где была установлена истинность этого заявления. С провинившегося сняли белый плащ и надели на него коричневый. Наставник, принявший его, был в это время в Европе. Когда он вернулся в Сирию, от него потребовали отчета в этом деле. Наставник объяснил, что действовал согласно приказаниям, полученным им от своего командора из Пуату. Ввиду того, что он считался хорошим рыцарем, его оправдали, а в противном случае и он лишился бы белой одежды.

Однако не всегда подобные расследования давали успешный результат, и толпа случайных людей буквально наводнила орден: коричневые проникали в разряд белых, а некоторые белые вели себя хуже коричневых.

Кроме того, за долгую и бурную историю ордена к началу XIV века много старых его членов было изгнано за дурное поведение. Эти люди ничего не теряли, удовлетворяя свое мщение. Появилось также много отступников, изгнание которых было вопросом времени. Наплодилось к тому же и немало развратников, всегда готовых по первому предложению королевских законников дать свидетельские показания, какие угодно и о чем угодно.

Храм разрушал себя сам, расплачиваясь таким образом и за свою гордыню, и за свою слишком уж активную жизнь у всех на виду. Белый плащ тамплиеров оказался слишком запятнанным коричневой грязью.

А по пятам ордена все последние годы шел королевский легат Гийом де Ногаре. Он собирал на всякий случай показания ненадежных людишек.

Однако жемчужиной его «коллекции» были признания Эскена де Флойрана. Они и стали началом бесчисленных томов будущих обвинений.

По законам тогдашнего судопроизводства ни о какой презумпции невиновности и речи не могло быть. Раз Адам и Ева совершили некогда первородный грех, то печать его неизбежно ложилась на каждого, а следовательно, любой из смертных был виновен уже с самого рождения, и поэтому признавать его первоначальную невиновность, как это делали проклятые римские язычники, не имело никакого смысла.

По мнению одного из идеологов инквизиции, Парамо, первым инквизитором был Бог, а образцом инквизиторского судопроизводства можно считать осуждение Адама и Евы.