Артем Корсун - Лики Поднебесной

Кажется вообще очень странным, что в генуэзской тюрьме одному заключенному удалось записать столь обширные воспоминания другого заключенного. Каким именно образом в камеру к Марко и Рустичано попали дорогие в то время бумага и чернила?

Еще одна загадка — язык, на котором написаны воспоминания Марко Поло. Марко владел венецианским диалектом средневекового итальянского языка, Рустичано — тосканским, но записи были сделаны на средневековом французском. То есть получается, что Рустичано должен был, услышав от Марко какую-то фразу, тут же перевести ее на французский язык, а затем уже записать. Исследователи текста «Книги о разнообразии мира» отмечают, что «язык этих записей очень плохой, с примесью множества итальянских и некоторых восточных слов». Запись на итальянском языке была бы более логичной…

Что же произошло потом с Марко? По распространенной версии, он был освобожден из генуэзской тюрьмы и вернулся на родину в следующем, 1299 г., где доживал свой век весьма обеспеченным человеком. Умер великий путешественник, согласно этой версии, совсем уже древним стариком в 1324 г. Венецианцы любят вспоминать, что Марко с удовольствием рассказывал истории из своих странствий, и за его страсть прихвастнуть его прозвали Milione (Миллион). Только вот практически все данные о последующей жизни Марко в Венеции, известные по трудам его многочисленных биографов, основываются не на документах, а на городских легендах, которые были записаны намного позже, например, некоторые записаны даже в конце XVI в. Но при этом ни в одном из венецианских документов XIII–XIV вв. не сохранилось ни одного свидетельства ни о Марко, ни о его семье, что в общем-то очень странно, ведь семья Поло должна была принадлежать к весьма состоятельным купеческим домам города. Странно и то, что любивший прихвастнуть путешественник, многократно радовавший горожан историями о загадочных восточных странах, ни разу за четверть века не попытался записать свои воспоминания самостоятельно. Не нашлось желающего записать его рассказы и среди его слушателей. А что произошло с родственниками Марко — его отцом Николо и дядей Маффео? Их история заканчивается на том эпизоде, когда они переступают порог своего дома в Венеции.

Все эти загадочные факты и нестыковки создают впечатление, будто на самом деле Марко не вышел из генуэзской тюрьмы и был скорее всего казнен. За что же могли его казнить? Отношения между двумя городами-конкурентами были весьма натянутыми, но само венецианское гражданство не было основанием для тюремного заключения и казни. Скорее всего Марко, а возможно и Николо, и Маффео Поло, сев в Трабзоне на генуэзский корабль, попали вскоре в руки основанной в 1215 г. инвизиции. Главным преступлением путешественников было вероотступничество, ведь находясь в далеких краях, они не могли исполнять христианские обряды, а это квалифицировалось как страшное преступление. Вероятнее всего, инквизиция попыталась получить от путешественников интересовавшую ее информацию, а затем их казнили как вероотступников. Позже записи, пройдя определенную чистку, были переведены на старофранцузский язык и стали достоянием светских ученых. А может быть, записки воспоминаний Марко Поло попали во Францию вместе с документами папского двора, переселившегося под влиянием убедительной и настойчивой просьбы французского короля в Авиньон. Конечно, это всего лишь версия, но она может объяснить многие лакуны в тексте «Книги о разнообразии мира», в частности, «выпадение» из воспоминаний Марко такой важной детали китайского ландшафта, как Великая стена.

Пройдя сквозь якобы неприступную Стену, гунны овладели всем Китаем, однако, каменный дракон переварил их в своей утробе. Но та часть гуннов, что откочевала на запад еще в I веке и слилась с угорскими племенами Приуралья и Приволжья, сыграла важную роль в истории Европы.

Европейцы знали о гуннах уже к середине II в. Географ Дионисий упоминает о них при перечислении племен, кочующих в Средней Азии и прикаспийских степях. Чуть позже, во второй половине II в., возможно, основываясь на свидетельстве Дионисия, пишет о них знаменитый александрийский географ и астролог Клавдий Птолемей. Конечно, эти авторы и представить себе не могли, что в самом скором времени кочевники, пасущие свои стада где-то на краю обитаемого мира, превратятся в угрозу для западной цивилизации, что даже непобедимый Рим дрогнет под натиском этих восточных варваров.

В начале III в. на северо-восточных границах Римской империи было спокойно. Кочевавшие в причерноморских степях скифские, сарматские и аланские [31] Аланы — ираноязычные племена сарматского происхождения, предки осетин. племена установили мирные отношения с принадлежавшими Риму греческими колониями. Досаждавшее римлянам Боспорское царство было принуждено к миру. Еще одни соседи Римской империи, спустившиеся из Южной Прибалтики, германские племена готов, расселились по лесной и лесостепной зоне Причерноморья, где мирно возделывали пшеницу на украинских черноземах. Но вскоре с востока пришла беда.

В 70-х гг. IX столетия гунны вторглись в Причерноморье. Вполне возможно, что кроме жажды наживы двигали гуннскими ордами и неблагоприятные природные условия, вызывавшие голод и падеж скота. Так, сохранились сообщения, что гунны напали на крымские города, перейдя по льду Керченский пролив. В принципе такое возможно лишь в очень суровые зимы.

В одну зиму 370 г. были сокрушены все греческие города от Боспора Киммерийского до Днестра и кочевавшие вблизи них племена. Часть кочевых племен бежала за Днестр, но некоторые влились в гуннские войска.

Современник и, возможно, очевидец гуннского нашествия римский писатель и историк Аммиан Марцеллин так описывает появление гуннов: «Невиданный дотоле род людей, поднявшийся, как снег, из укромного угла, потрясает и уничтожает все, что покажется навстречу, подобно вихрю, несущемуся с высоких гор <���…>. Гунны превосходят всякую меру дикости <���…> стали семенем всех несчастий и корнем разнородных бедствий <���…> все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь страшным и чудовищным видом, что можно принять их за двуногих зверей <���…> кочуя по горам и лесам, они с колыбели приучаются переносить холод, голод и жажду; на чужбине они не входят в жилище, за исключением разве крайней необходимости <���…> они плохо действуют в пеших стычках, но зато как бы приросли к своим выносливым, но безобразным на вид лошаденкам, и иногда, сидя на них по-женски, они исполняют все обычные свои дела; на них каждый из этого племени ночует и днюет, покупает и продает, ест и пьет и, пригнувшись к узкой шее своей скотины, погружается в глубокий сон <���…> Если случится рассуждать о серьезных делах, они все сообща советуются в том же обычном порядке; они не подчиняются строгой власти царя, а довольствуются случайным предводительством знатнейших и сокрушают все, что попадается на пути <���…> У них никто не занимается хлебопашеством и никогда не касается сохи. Все они, не имея определенного места жительства <���…> кочуют по разным местам, как будто вечные беглецы, с кибитками, в которых они проводят жизнь. Здесь жены ткут им жалкую одежду, спят с мужьями, рожают детей и кормят их до возмужалости. Никто из них не может ответить на вопрос, где его родина, он зачат в одном месте, рожден далеко оттуда, вскормлен еще дальше».