Денис Журавлев - Страна восходящего солнца

В особенности самурайский идеал достойной смерти стал важен в относительно мирную эпоху Токугава, когда редкими стали не то что войны и мятежи, но значительно меньше стало поединков между отдельными самураями. Поэтому таким идеологам бусидо, как Ямамото Цунэтомо, оставалось только вздыхать по насыщенной опасностью и риском смерти ушедшей эпохе. Оба знаменитых самурайских трактата XVII столетия – «Будосесинсю» и «Хагакурэ» – можно считать своеобразными «самурайскими утопиями», обращенными назад, к «золотому» веку самурайства, во времена, когда гораздо легче было найти достойную смерть. Добавим – и Дайдодзи Юдзан, и Ямамото Цунэтомо, по иронии судьбы, умерли своей смертью, прожив, соответственно, 90 и 60 лет…

Читатель вправе воскликнуть: да ценили ли самураи свою жизнь и жизнь как таковую вообще? Конечно, ценили, как и все люди на этой земле. Просто само их мировоззрение, многолетние тренировки воли, тела и духа позволяли им выработать именно такой идеал смерти, к пониманию которого мы попытались приблизиться.

Но мы не коснулись еще одного очень важного признака «смерти, достойной самурая», – ее большей или меньшей степени добровольности. И речь здесь не только о самоубийстве, хотя оно является наиболее концентрированной формой подобной смерти. В конце концов, сила духа выявляется не тогда, когда выбора, по сути, нет, а как раз когда он есть – убежать или остаться, предать или остаться верным, жить или умереть, почти вне зависимости от внешних обстоятельств. Фактически в философии самураев смертью человек окончательно утверждает свою гордую свободу. А лучшим способом этого было сэппуку – ведь именно оно позволяло создать прекрасные условия для реализации того самого идеала «благородной», «достойной» смерти.

О сэппуку написано немало. Трактовок этого исключительно странного для неяпонцев обычая существует великое множество – от гипотез, связывающих обычай вспарывать живот с древнейшими языческими обычаями японцев или даже айнов, до попыток вывести корни сэппуку из неких общечеловеческих представлений о месторасположении души где-то в районе живота (слово хара, от которого и произошло харакири, пишется теми же иероглифами, что и сэппуку, но в другом порядке – сначала идет иероглиф «резать», а потом «живот», при этом используется китайское прочтение, а «харакири» – наоборот: первый иероглиф «живот», используется чисто японское прочтение). В Японии слово «харакири» является разговорной формой и несет некоторый бытовой и уничижительный оттенок. По-видимому, именно поэтому на Западе и прижилась эта форма, отражающая лишь поверхностное понимание глубинных причин, толкавших великое множество японцев на совершение ритуального самоубийства.

В истории возникновения традиции сэппуку много неясного и даже загадочного. Спрашивается, зачем было делать излюбленным способом ухода из этого мира такой безумно болезненный и непростой метод? Конечно, традиция кончать с собой с помощью собственного оружия не является исключительно японской – некоторая аналогия этому есть и в Европе. Обычай Древнего Рима бросаться на меч тоже возник не в силу какой-нибудь особой идеологии этого явления, а просто в силу того, что меч был всегда при себе.

И как на Западе, так и на Востоке применение меча для самоубийства началось именно среди тех, кто имел этот меч постоянно при себе, то есть среди военных. Все это, конечно, логично, но великие Катон, Брут, Кассий бросились на меч грудью, что привело к скорой, часто мгновенной смерти, а вскрытие живота (да простят читатели автора за неизбежный натурализм) редко приводило к быстрой кончине, порой человек жил еще несколько часов. Поэтому постепенно необходимой фигурой при совершении сэппуку стал кайсяку-нин, или просто кайсяку, – «помощник», который отрубал голову совершившему сэппуку одним ударом в момент, когда видел, что страдания становились вовсе нестерпимыми. Нередко кайсяку был лучший друг или слуга совершавшего сэппуку, но на эту роль человека могли назначить и власти. В таком случае сэппуку, по сути, сводилось к ритуальному обезглавливанию, причем если в эпоху Сэнгоку дзидай и в начале токугавского периода вспарывание живота было вполне реальным, то в XVIII–XIX веках оно нередко заменялось сэппуку символическим – осужденный или добровольно совершавший этот акт лишь касался живота мечом (а изредка – даже веером), царапая его, чтобы показалась кровь, а затем следовал удар меча кайсяку. Впрочем, настоящее сэппуку совершали по всем правилам и в этот период, и в XX веке (генерал Ноги, вице-адмирал Ониси, писатель Юкио Мисима).

Два приведенных нами хокку описывают подготовку к этому последнему акту земной жизни самурая. Первое упоминает обмотанный поясом малый меч ( кодати, вакидзаси ), когда для совершения сэппуку оставлялось 10–15 сантиметров лезвия – чтобы оно не вошло слишком глубоко, сделав невозможным довершение разреза. Во втором речь идет о подготовке духовной – спокойной медитации перед сэппуку. Как правило, перед совершением самоубийства самурай постился около суток, позволяя себе за это время лишь выпить с другом последнюю чарку сакэ, часто с тем же, который затем выступал в роли кайсяку. Местом совершения сэппуку мог быть морской берег, сад, горы, обычная комната или пылающая башня осажденного замка – все зависело от конкретных обстоятельств. При церемонии могли присутствовать зрители, или она могла совершаться в полном одиночестве (так, основоположник корпуса летчиков-камикадзэ вице-адмирал Ониси Такидзиро покончил с собой в 1945 году без помощи кайсяку). Суть самого сэппуку состояла в том, что самоубийца прорезал живот поперек, от левого бока до правого или прорезал его дважды: сначала горизонтально от левого бока к правому, а потом вертикально от диафрагмы до пупка (способ дзюмондзи – «крест-накрест»). Существовало также несколько других, менее распространенных способов.

И все же, почему именно вскрытие живота? Во-первых, потому что это очень болезненная смерть. Выбравший ее демонстрировал окружающим – друзьям и врагам – всю свою волю, выдержку, презрение к боли. По мнению австро-американского психоаналитика Теодора Рейка, выбор мучительной формы самоубийства является переведением садистской основы самоубийства в мазохистскую, которая суть обратная сторона той же медали. По мнению Юкио Мисима (великий японский писатель XX века, в 1970 году он сам совершил сэппуку в возрасте 45 лет вместе с одним из своих последователей), самураи сознательно отвергали яд и другие эффективные и менее болезненные способы самоуничтожения, издавна известные в Японии: «Это было также символом воли военного, самурая; каждый знал, что этот вид смерти наиболее болезненный. Причина же того, что они предпочитали умирать самым ужасным образом, заключалась в желании доказать мужественность самурая. Этот способ самоубийства был японским изобретением, которое иностранцам не скопировать». Во-вторых, именно живот во многих культурах, в том числе японской, считается средоточием внутреннего человеческого бытия, местом, где концентрируется дух, воля, храбрость, ярость. Даже в русском языке осталось указание на некую сакральную функцию живота: «живот» – «жизнь». У англичан «guts» – буквально «внутренности», но чаще аллегорическая «кишка» (которая «тонка» или нет). Нитобэ Инадзо [21] Нитобэ Инадзо (1862–1933) – крупный деятель культуры и образования постфеодальной Японии. проводит параллели дальше и глубже – в Пятикнижии Моисеевом «внутренности Иосифа тоскуют по брату», библейские пророки испытывают «благоутробие», или наоборот – их «утроба волнуется». Все это говорит о неких архаичных верованиях относительно живота и души, распространенных у многих народов. Но у японцев эти верования развились в достаточно стройную концепцию, согласно которой понятие «живот» ( хара ) очень сильно сблизилось с понятием «душа». Отсюда понятия хара га оокии – великодушный, щедрый (буквально – «большой живот»), хара-о татэру – обижаться, сердиться (буквально – «ставить живот»), хара китанаи – низкие стремления (буквально – «грязный живот»), хара-но курои хито – человек с черной душой (человек с черным животом), хуже которого мог быть только, пожалуй, хара-но наи хито – совсем бездуховный человек (буквально – человек без живота). Особенно важным для понимания сэппуку является выражение хара-о кимэру – утвердиться в своем решении (дословно «решаться животом», т. е. не только разумом, но и всей своей сущностью). Отсюда идея демонстрировать свои помыслы, намерения, искренность с помощью буквального показа их вместилища всем – богам и людям. Как правило, эти мысли, эмоции тщательно скрывались, а в случае сэппуку становились «очевидны». Прослеживается некая аналогия с торжественной клятвой – смело клясться в традиционном обществе может тот, кто уверен в своей правоте и чистоте помыслов.