Мамед Ордубади - Тавриз туманный

- Теперь скажите, будете вы помогать нашему делу?

- Я буду помогать только тавризскому населению.

- Что это значит? Как вас понимать?

- А разве вы не хотите помочь населению Тавриза?

- Конечно, мы за это. Если мы не хотели этого, тогда зачем же мы шли сюда?

- Что ж, хорошо. Если вы действительно за независимость Ирана, если и в самом деле вы хотите помочь тавризцам, тогда позвольте мне дать вам маленький совет.

- Какой?

- Будьте бдительны, следите, чтобы аскеры, которых вы сюда привели, вели себя смирно. Ваша помощь народу будет заключаться в хорошем отношении к нему. Постарайтесь снискать его любовь. Но если ваши аскеры будут вести себя, как в Савудж-булаге, Мияндабе и Мараге, будут грабить, тогда мы будем вынуждены потребовать немедленного удаления их из Тавриза.

Мое решительное заявление удивило Гаджи-Мирза-агу. Он окинул меня презрительным взглядом:

- Вы предъявляете ультиматум войскам целого государства?

- А вы забыли, что во времена Саттар-хана мы шли не против одного государства, а сразу против двух?

- Не верю, чтобы сейчас у вас были силы для этого.

- Ваше несчастье именно в том и заключается, что вы не знаете, какие силы таятся в народе. Вы оторваны от масс и дальше своего носа ничего не видите! Учтите, если приведенная вами свора бандитов посягнет на имущество и честь тавризцев, в течение одного дня мы сумеем поднять на ноги весь город и дадим решительный отпор мародерам. В мои организаторские способности, надеюсь, вы верите?

- Верю, но думаю, что применить их вам не придется. Отряд, вступивший в Тавриз, дисциплинирован и хорошо знает свои обязанности. Никто не сможет ни в чем упрекнуть наших солдат.

- Посмотрим. Если дело будет обстоять так, мы сохраним нейтралитет: не будем действовать ни на пользу, ни во вред вам. Но если мы убедимся в обратном, мы не ограничимся ролью сторонних наблюдателей, а немедленно выступим сомкнутыми рядами против грабителей.

Гаджи-Мирза-ага глубоко вздохнул:

- Вопрос ясен, комментарии излишни.

ГРАБЕЖ НАЧАЛСЯ

Первые несколько дней после вступления отряда Хелми-бека в городе было пустынно и тихо. Опасаясь грабежей и разбоя, люди прятались по домам за запертыми дверьми. Магазины, торговые конторы, меняльные лавки были закрыты, а товары и деньги надежно спрятаны. Торговали лишь хлебом и мясом.

Население выжидало, как будут вести себя незваные гости. А они очень скоро показали себя во всей красе: на дорогах, ведущих в город, они выставили заслоны и силой отбирали лошадей у крестьян, которые везли продовольствие. Мешади-Кязим-ага тоже не хотел открывать свою контору, но я кое-как уговорил его. Я считал неудобным, да и неправильным бойкотировать отряд, вместе с которым пришли наши бывшие товарищи, пока нас к этому не вынудили. Мешади-Кязим-агу мне удалось успокоить тем, что вокруг конторы все время патрулировали человек сто в гражданской одежде. В первые два дня наши совещания происходили здесь, отсюда исходили приказы и распоряжения революционного комитета.

Я великолепно понимал, что Гаджи-Мирза-ага Биллури постарается вызвать меня к Хелми-беку и арестовать. Несколько демократов уже было за решеткой. Настороженное и недружелюбное отношение населения к пришельцам Биллури связывал с позицией, которую мы занимали... Вместе с Кербалай-Гусейном Фишенкчи он постарается втолковать Хелми-беку и Ибрагим-Фовзи, что до тех пор, пока они не разгромят тайные организации и не арестуют их руководителей, проводить мобилизацию будет абсолютно невозможно.

Было около одиннадцати часов утра, когда мы с Мешади-Кязим-агой собирались, как всегда, выпить чаю и отправиться в контору. Кто-то постучался в дверь. Через минуту слуга доложил, что пришли четыре аскера из отряда Хелми-бека. Я велел впустить их. Мешади-Кязим-ага пристально посмотрел на них и шепнул мне:

- Трое, несомненно, аскеры, а четвертый Джамадар-оглы Раджаб, он когда-то был приказчиком в конторе Гаджи-Мирза-аги.

Теперь я понял, по чьему приказу они явились.

Они потребовали показать им лошадей. Я кивнул Гусейн-али-ами, и тот, трясясь от страха, повел их в конюшню. Не говоря ни слова, они вывели самых лучших наших лошадей, которых мы запрягали в фаэтон, и направились к. воротам. Кучер Мешади-Кязим-аги пытался было вырвать у них уздечки, но один из аскеров замахнулся на него хлыстом, намереваясь ударить. Тогда во двор выскочили дружинники, охранявшие наш дом, и отняли у грабителей-уздечки. Встретив решительный отпор, аскеры попытались было пустить в ход оружие, но я приказал разоружить их и выгнать со двора.

Не было сомнения, что этим дело не кончится. Ни Хелми-бек, ни Гаджи-Мирза-ага Биллури не простят нам этого.

Надо было готовиться к встрече более многочисленного отряда, которому, возможно, будет приказано разоружить и арестовать нас.

Мешади-Кязим-ага не знал, что делать. Он страшно растерялся, у него тряслись руки, дрожали губы. Его волнение передалось Нине и другим женщинам. Невестки его Санубар и Тойфа-ханум, прижавшись к Нине, плакали. Я крикнул Мешади-Кязим-аге:

- Возьми себя в руки, мужчина ты или нет?

Он притих. Надо было подбодрить остальных.

- Мы переживали дни куда тяжелее, - обратился я к Нине, - но никогда не теряли присутствия духа...

Она не дала мне договорить, дрожащим голосом перебила:

- Но никогда мы не допускали врага в город, а теперь он здесь и сделает с нами, что ему заблагорассудится.

- Бояться нечего. Мы тоже не бессильны, сумеем постоять за себя.

Мне хотелось загладить перед Мешади-Кязим-агой свою грубость, и я приказал подать ему кальян. Увидев, что он немного успокоился и закурил, я сел к столу и выпил стакан чаю. Нина продолжала волноваться.

- Пусть забирают все, что хотят. Стоит ли из-за двух лошадей затевать драку. Прошу тебя, не лезь на рожон. Они уничтожат тебя в два счета.

- Нина, дело не в двух лошадях. Лошади нужны были им лишь как повод для конфликта. У них все заранее обдумано.

Стук в дверь прервал наш разговор. Я решил не затевать ссору во дворе и не заставлять домашних еще больше нервничать, поэтому сам пошел открыть дверь. Если это солдаты, решил я, лучше поговорить с ними на улице.

Стучал турецкий офицер, которого сопровождали пять вооруженных аскеров. С ними были двое из тех, которых мы только что разоружили.

Как только я открыл дверь, они указывая на меня, обратились к офицеру:

- Вот он, он самый!

Тот окинул меня презрительным взглядом с ног до головы и закричал:

- Ты что, карата* несчастный, забыл с кем дело имеешь? Хотел доказать, что ты аджам**, что ли? Это ты осмелился разоружить мохамедчиков***?

______________ * Карата - незаконнорожденный. ** Аджам - бестолковый, так турки называют иранцев. *** Мохамедчиками называли солдат турецкой армии.