Мамед Ордубади - Тавриз туманный

Я выслушал Нину молча. Она уже достаточно ознакомилась со средой и хорошо в ней ориентировалась. Что можно было сказать ей? Она была права.

Темные круги под глазами выдавали ее усталость. И. на самом деле, выпавшая на ее долю работа была очень тяжелой и весьма опасной. Люди, с которыми приходилось ей бороться, не были простаками. Молодой девушке приходилось иметь дело с такими дипломатами, как Мирза-Фатулла-хан и Мирза-Алекбер-хан, прошедшими солидную школу шпионажа. Брать у таких людей секретные документы, относящиеся к двум государствам, было делом большой ответственности и большого риска.

Выдавая все тайны революционерам, Нина одновременно должна была укреплять доверие, с которым относились к ней в консульстве.

В этой крайне напряженной атмосфере Нине приходилось еще защищать себя от приставаний развращенных ловеласов из консульства. Я знал, что, начиная с ответственных работников и кончая мелкими чиновниками, все приставали к ней с непрошенными любезностями, суля ей золотые горы.

Вся эта обстановка сильно действовала на Нину, лишая ее покоя.

- Не знаю, что будет с нами, - часто шептала она, склоняясь головой на мое плечо.

Сегодня у нас было много тем для разговоров, но я не хотел больше тревожить Нину. Было уже за полночь. Я собрался уходить.

- Завтра я весь день дома, - ласково сказала Нина, провожая меня. Приходи обедать.

В КУРИЛЬНЕ ОПИУМА

Выйдя от Нины, я решил повидать Тутунчи-оглы, которого уже два дня не видел. Я пошел через Эхраб.

На стук вышла его мать и, узнав меня, взволнованно схватила меня за руку.

- Дай мне моего сына! - вскричала она.

- Что случилось? - спросил я с удивлением.

- Его взял с собой Саллах-Сулейман. Я боюсь, как бы с ним не случилось несчастье, - и она зарыдала.

Надо было найти и защитить Тутунчи-оглы. Он и Гасан-ага были лучшими бомбометчиками среди революционеров Тавриза. Кроме того, испытав всю тяжесть фабричной жизни, они были истинными революционерами. Надо было во что бы то ни стало отыскать Тутунчи-оглы, но как!..

Тавриз большой город. Ночь, темень, узкие улицы, фонаря нет, тревожное время, полное всякой неожиданности.

Где я найду в эту пору, во втором часу ночи, Тутунчи-оглы?

- Я найду его! - успокоил я женщину и двинулся в сторону Кюча-бага. Я встретил Фарханг-заде, одного из близких друзей Тутунчи-оглы. Оказалось, что и он ищет его.

- Если он пошел с Саллах-Сулейманом, то я знаю, где они развлекаются, сказал он и повел меня за собой.

Мы прошли в узкий переулок. Фарханг-заде постучался в низкую одностворчатую дверь.

На стук вышел бритый полный мужчина лет пятидесяти. Он узнал Фарханг-заде и на его вопрос, не здесь ли Тутунчи-оглы, ответил:

- Здесь, здесь, милый, здесь! Пожалуйте! Будьте гостями, и ты, и твой товарищ...

- Нет, спасибо, мы торопимся. Только нам нужно видеть Тутунчи-оглы.

Мужчина ушел, Фарханг-заде объяснил мне, что это содержатель притона с мутрибами.

Мы решили в дом не входить, а забрать с собой Тутунчи-оглы и уйти. Тут надо было остерегаться всяких случайностей. Тем более, я знал, что Саллах-Сулейман жулик и аферист; после смерти Наиб-Мамеда и его брата, он претендовал занять в Эхрабе их место. Нам передавали его слова: "Я один выйду против тысячи муджахидов". Зная все это, я не хотел встречаться с ним здесь.

Дверь вновь открылась. К нам вышел Саллах-Сулейман, а за ним Тутунчи-оглы и другие. Увидав меня, Тутунчи-оглы растерялся и стал извиняться.

- Теперь не место, потом! - успел я шепнуть ему на ухо.

Вышедшие стали уговаривать нас войти в дом, но мы отказывались.

- Свет очей моих, - сказал, наконец, Саллах-Сулейман, обращаясь ко мне, - пожалуйте в комнату, проведем время. Не беспокойтесь, с головы вашей и волосок не упадет, за это отвечает Саллах-Сулейман.

- Мы сами можем ответить за себя, - сказал я и переступил порог.

Саллах-Сулейман посмотрел на меня. Он понял, что я хотел сказать, и объяснил товарищам.

Я знал, что Фарханг-заде вооружен, а у меня был русский наган и две ручные гранаты.

На Фарханг-заде можно было вполне надеяться. В случае чего и Тутунчи-оглы стал бы на нашу сторону.

Пройдя узкий коридор, мы вышли на небольшой дворик, оттуда попали во второй коридор, освещенный маленькой лампой. Встретивший нас хозяин дома Самед-даи тепло приветствовал нас:

- Пожалуйте, дети мои, повеселитесь!

Мы вошли в просторную комнату, освещенную большой лампой, где застали картину разнузданного веселья. Здесь было около десяти муджахидов и столько же женщин, лица которых были закрыты густой белой вуалью.

В одном углу комнаты стояла жаровня, и были приспособления для курения опиума, а в другом - спиртные напитки и сладости.

Были и музыканты с двумя мутрибами - красивыми юношами в женских платьях.

Я и Фарханг-заде сели у окна и стали осматриваться.

Один из мутрибов начал танцевать. Содержатель притона Самед-даи рассказал нам краткую биографию своих мутрибов.

- Это один из известных мутрибов города Урмии Гасан-Али-хан. Его в Урмии называют "Юсиф-шикен", что значит "победивший Юсиф", а Юсиф-хан из Урмии был мутрибом покровителя вселенной Мамед-Али-шаха. Теперь он начальник арсенала в Тегеране. Что же касается второго мутриба, то он - младший брат известного Урмийского мутриба Гейдар-хана, Гулам-Гусейн-хан.

Перед тем, как мутрибы начали танцевать, Саллах-Сулейман подозвал их к себе и что-то шепнул им на ухо. Я не понял, в чем дело, но Фахранг-заде объяснил, что по здешним обычаям мутриб после окончания танца садится перед гостем и кладет голову к нему на колено, а гость, поцеловав его, дарит деньги.

Саллах-Сулейман из особого уважения к нам поручил мутрибам этого не делать.

Мутрибы кончили танцевать и, сев посреди комнаты, начали петь:

"Глаза мои чернее очей девушки,

ай балам, ай гюлюм*.

______________ * Ай балам, ай гюлюм. - припев

Юбка моя из шелковой парчи,

ай балам, ай гюлюм.

Не прикасайся к груди моей, она ранена,

ай балам, ай гюлюм.

Скажи, где место мое,

ай балам, ай гюлюм".

Они пели хорошо, но слова песни и все поведение мутрибов напомнили мне другую картину - дом Абдулла-хана и переодетых в мужское платье молодых женщин.

Когда мутрибы кончили петь Саллах-Сулейман достал из кармана полную горсть кранов и, высыпав их в бубен, сказал:

- Это вам за здоровье дорогого гостя!

Подали чай, но пили его только я, Фарханг-заде и одна из женщин; остальные курили опиум и пили водку.

Каждый из мужчин подымал рюмку и передавал рядом сидящей женщине, а та, не открывая руки, брала рюмку и пила под покрывалом, после чего щелкала жареные тыквенные семечки.

Женщины, курившие опиум, держали трубку, а любовники подавали им огня с жаровни.

Оружие муджахидов было снято и сложено в свободном углу комнаты.